То, что она сочла меня достойным своих мыслей, для меня значило немало. Я сказал:
— Вы выискиваете ответ. Мне кажется, пока вы его не нашли.
— Может, и не нашла, — сказала она.
Меня радовало, что она не испытывает свои воззрения на Лэнгли: ему не хватило бы терпения, он мог бы и нагрубить. Зато я с восторгом слушал, как она говорит (не важно, что теории ее были, мягко говоря, странными: Центральный парк тонет, ставни не присущи Америке), для меня откровением стала ее страстная увлеченность собственными идеями. Жаклин Ру объехала весь свет. Она была писательницей, книги которой публиковались. Я представил себе, до чего ж захватывающе, должно быть, жить такой жизнью, разъезжать по миру и сочинять о нем всякую всячину.
А потом пришла пора уходить.
— Вы идете обратно? — спросила она. — Я пройдусь с вами.
Мы вышли из парка, перешли Пятую авеню — рука об руку. Возле особняка я осмелел.
— Не хотите осмотреть его изнутри? — предложил я. — Это достопримечательность пограндиознее, чем Эмпайр-Стейт-билдинг.
— A-а, нет, merci, у меня встречи назначены. Но когда-нибудь — да.
Я сказал:
— Позвольте мне хотя бы получить представление о вас. Можно?
У нее были густые волнистые волосы, коротко остриженные. Широкий лоб, округлые скулы, прямой нос. Легкая полнота под подбородком. Она носила очки в металлической оправе. Совсем не пользовалась макияжем. Мне казалось, что не стоит касаться ее губ.
Я спросил, замужем ли она.
— Уже нет, — ответила она. — Не было смысла.
— Дети?
— У меня сын в Париже. В школу ходит. Так теперь вы у меня интервью берете? — Она рассмеялась.
Через несколько недель ей предстояло вернуться в Нью-Йорк.
— Непременно выпьем кофе, — сказала она.
— У меня нет телефона, — сказал я. — Если меня нет в парке, то, пожалуйста, постучите в дверь. Обычно я дома. Если от вас не будет вестей, я постараюсь попасть под машину — тут-то вы и объявитесь.
Я чувствовал, что она смотрит на меня. Надеялся, что она улыбнулась.
— О’кей, мистер Гомер, — произнесла она, пожимая мне руку. — До новой встречи.
Когда Лэнгли вернулся, я рассказал ему про Жаклин Ру.
— Очередная чертова журналистка, — буркнул он.
— Не совсем журналистка, — уточнил я. — Писательница. Французская писательница.
— Я и не знал, что уже и до европейских газет докатилось. Ты кем был, прохожим, у кого она брала интервью?
— Ничего подобного. У нас был серьезный разговор. Я пригласил ее зайти, но она отказалась. Какой журналист так поступит?
Было трудно втолковать Лэнгли: то был еще один разум, не его и не мой.
— Это женщина от мира сего, — сказал я. — Я просто поражен.
— Это заметно.
— Она разведена. Не верит в брак. Сын в школе.
— Гомер, ты всегда был чувствителен к дамам, тебе это известно?
— Я хочу подстричься. И, может быть, приобрести новый костюм в каком-нибудь дисконтном центре. Еще мне нужно побольше есть. Мне не нравится быть таким замухрышкой, — заявил я.
Много часов спустя Лэнгли отыскал меня за роялем.
— Она помогла тебе перейти улицу? — спросил он.
— Да — и на диво вовремя, — ответил я.
— С тобой все в порядке? Не похоже на тебя не разобраться в уличном движении.
— Стало непросто с тех самых пор, как на Пятой авеню ввели одностороннее движение, — сказал я. |