— В тот вечер, — сказала Мэри, — меня…

Она собиралась произнести это слово твёрдо, бесстрастно, но не смогла совладать с собой.

— Мне… сделали… плохо…, — сказала она.

Понтер озадаченно склонил голову.

— Тебя ранили? Тяжело?

— Нет. Я имею в виду… мне… сделал плохо… мужчина. — Она сделала глубокий вдох. — На меня напали в университетском городке, когда стемнело, — бессмысленные детали, лишь оттягивающие слово, которое она должна произнести. Она опустила взгляд к грязному металлическому полу. — Меня изнасиловали.

Хак пискнула — у компаньона достало соображения сделать сигнал громче, иначе его бы не было слышно за шумом подъёмника. Мэри попробовала снова. — Надо мной надругались. Сексуально.

Она услышала, как Понтер с шумом втягивает воздух — даже сквозь шум механизмов. Мэри подняла голову и нашла в полутьме его золотистые глаза. Её взгляд метался по его лицу — вверх-вниз, вправо-влево, от одного глаза к другому, в поисках реакции, силясь угадать, что он думает.

— Мне очень жаль, — сказал Понтер.

Мэри предположила, что Понтер — или, скорее, Хак — сказал это в знак сочувствия, а не раскаяния, но она всё равно сказала, за неимением лучшего:

— Это не твоя вина.

— Нет, — сказал Понтер. Теперь была его очередь искать, что сказать. Наконец: — Ты не пострадала? В смысле — физически?

— Пара синяков. Ничего серьёзного. Но…

— Да, — сказал Понтер. — «Но». — Он помолчал. — Ты знаешь, кто это сделал?

Мери покачала головой.

— Несомненно, власти отсмотрят твой архив алиби и… — Он отвел взгляд, снова уставился на бегущий вверх камень. — Прости. — Снова молчание. — Так это… это сойдёт ему с рук? — Понтер говорил громко, несмотря на деликатность темы, чтобы Хак могла различить его голос на фоне скрежета. Мэри слышалась в его голосе ярость и негодование.

Она выдохнула, медленно и печально.

— Вполне вероятно. — Помолчала. — Я… мы не говорили об этом… с тобой. Может быть, я слишком много от тебя требую. В нашем мире изнасилование считается ужасным, отвратительным преступлением. Я не знаю…

— В моём мире точно так же, — сказал Понтер. — Некоторые животные это делают, орангутаны, к примеру, но мы — люди, не животные. Конечно, у нас есть архивы алиби, и мало кто глуп настолько, чтобы пойти на подобный шаг, но если это случилось, то наказывается очень строго.

Несколько секунд оба они молчали. Понтер приподнял правую руку, словно хотел коснуться её, как-то утешить, но потом посмотрел на неё и с выражением удивления на лице, как если бы увидел руку какого-то незнакомца, опустил её.

Но тут же Мэри обнаружила, что сама тянется и касается его широкого предплечья, мягко и нежно. А потом её ладонь скользит вниз по руке и нащупывает его пальцы, и его рука снова поднимается, и её тонкие пальцы переплетаются с его.

— Я хотела, чтобы ты понял, — сказала Мэри. — Мы стали очень близки за то время, что ты был здесь. Мы говорили о чём угодно и обо всём сразу. И, как я сказала, мы думали, что ты никогда не вернёшься; что тебе нужно будет строить здесь новую жизнь. — Она помолчала. — Ты не настаивал, не пользовался ситуацией. Но в конечном итоге ты оказался единственным мужчиной на всей планете, с которым мне было хорошо…

Понтер мягко сомкнул свои похожие на сосиски пальцы.

— Это было слишком рано, — сказала Мэри. — Понимаешь? Я… я знаю, что нравлюсь тебе… — Она замолчала.