|
Пока все кричали и хлопали, я спустил с колен мою толстушку, легонько подшлепнул ее, и она, все еще хихикая, отправилась в зал танцевать. Ну, на сегодняшний вечер с меня хватит дипломатических переговоров, решил я и предложил разойтись по домам. Фон и его свита проводили меня на большой двор, и здесь Фон решительно потребовал, чтобы я позволил ему обхватить меня за талию и еще раз сплясал с ним конгу Даррелла. Толпа немедленно увязалась за нами, и мы протанцевали вокруг площади, брыкаясь и крича так, что перепугали всех крыланов - они вылетели из листвы деревьев манго, - и все собаки на несколько миль вокруг залились отчаянным лаем. У подножия лестницы мы с Фоном прочувствованно распростились, и я еще постоял и поглядел, как все они, пошатываясь, выплясывали конгу на обратном пути через двор. Потом я наконец взобрался на свои семьдесят пять ступенек, мечтая, что сейчас улягусь в постель. Наверху меня взором, полным укоризны, встретил Бен с фонариком. - Сэр, тут охотники пришел, - сказал он. - Как, в такое время?! - спросил я с изумлением: шел уже четвертый час ночи. - Да, сэр. Сказать ему, чтоб ушли? - Они принесли что-нибудь? - с надеждой спросил я, и перед моим мысленным взором возникли некие редкостные экземпляры. - Нет, сэр. Они хотел поговорить с маса. - Ну ладно. Пусть войдут, - сказал я, падая в кресло. Через несколько минут Бен ввел в комнату пятерых очень молодых и очень смущенных охотников, все они сжимали в руках копья. Охотники поклонились и вежливо сказали: "Добрый вечер". Выяснилось, что они тоже присутствовали на сегодняшнем празднике и слыхали речь Фона; живут они в деревне довольно далеко от Бафута и потому решили повидать меня, прежде чем возвращаться домой, и узнать поточнее, какие именно животные мне нужны. Я похвалил их за усердие, роздал им сигареты и принес книги и фотографии. Мы долго их разглядывали, и я рассказал охотникам, какие животные мне особенно нужны и сколько я за них буду платить. Они совсем было уже собрались уходить, как вдруг один заметил лежавший у меня на кровати рисунок, который я им не показывал. - Маса хочет этот добыча? - спросил он. Я взглянул на рисунок, потом на молодого охотника; он, видимо, не шутил. - Да, - сказал я, как мог выразительнее. - Я очень хочу эту добычу. А что, ты ее знаешь? - Да, сэр, я его знаешь, - подтвердил охотник. Я поднял рисунок и показал остальным. - Посмотрите хорошенько, - предупредил я. Они все уставились на листок с рисунком. - Ну что, вы и правда знаете эту добычу? - спросил я опять. - Да, сэр, - дружно ответили охотники. - Мы его хорошо знаете. Я сел и уставился на них, как на пришельцев с другой планеты. Они преспокойно узнали животное, изображенное на рисунке, и это меня потрясло: я уже очень давно мечтал поймать эту, быть может, самую замечательную амфибию в мире - ученым она известна под названием Trichobatrachus robustus, а обыкновенные люди называют ее попросту волосатой лягушкой. Тут необходимо кое-что пояснить. Во время моей предыдущей поездки по Камеруну все мои помыслы были направлены на то, чтобы заполучить хоть одну такую чудо-амфибию, но ничего не вышло. В то время я искал ее в низинных лесах, и все тамошние охотники, которым я показывал рисунок, в один голос твердили, что такого на свете не бывает. Я стоял на своем, а они с жалостью на меня глядели - вот, мол, еще одно доказательство непостижимой глупости белого человека, ведь даже малые дети знают, что у лягушек не бывает волос! У зверей - волосы, у птиц - перья, а у лягушек есть только кожа и ничего больше. |
