|
Поспешно унесли из хижины барабаны, флейты и трещотки, подмели пол, и вот я уже устроен. Я основательно подкрепился, и тут ко мне снова сошлись все обитатели деревни: им не терпелось узнать, зачем я приехал на этот раз. Я пространно объяснил, что на сей раз останусь у них ненадолго и что мне надо поймать только одного зверька: тут я стал подробно описывать соню-летягу. Я показал им изображенного зверька, они передавали его из рук в руки, но каждый качал головой и с сожалением признавался, что никогда такого не видал. Сердце у меня упало. Однако же я выбрал троих охотников, которые помогали мне в прошлый раз, и велел им сейчас же идти в лес, отыскать там как можно больше деревьев с дуплами и все их пометить. На другой день всем троим надо вернуться в деревню, они расскажут мне о своих успехах и отведут к тем дуплам, какие им удастся найти. Потом я спросил, умеет ли кто из присутствующих лазать по деревьям. Поднялось с десяток рук. Но это оказались очень странные любители лазать по деревьям, и я с сомнением их оглядел. - Вы можете влезть на дерево? - спросил я. - Да, сэр, можете, - хором ответили они, ни на секунду не задумавшись. - А на это высокое дерево влезете? - спросил я и указал на огромное дерево, что высилось на краю деревни. Мгновенно ряды добровольцев стали уменьшаться, и наконец остался только один, который все еще не опускал руку. - Ты можешь влезть вон на то большое дерево? - повторил я, думая, что он меня не расслышал. - Да, сэр, - ответил тот. - Верно? - Да, сэр, я можешь влезть. И еще больше тоже можешь влезть. - Хорошо. Тогда ты завтра пойдешь со мной на охоту. Слышишь? - Да, сэр, - ухмыльнулся доброволец. - А как тебя зовут? - Питер, сэр. - Отлично. Приходи завтра рано-рано утром. Охотники и другие жители деревни разошлись, я распаковал свое снаряжение и приготовился к завтрашнему походу. В тот же вечер вся деревня вновь сошлась к моей хижине, и все молча, стараясь не мешать, глядели, как я принимал ванну. Это было им вовсе не трудно, ибо в стенах танцевального зала с избытком хватало и окон и просто щелей. За мной наблюдали человек пятьдесят, а я намылился и с удовольствием распевал песенку, вовсе не подозревая, что на меня кто-то смотрит. Впрочем, когда я это понял, меня это ничуть не обеспокоило - я не страдаю излишней стыдливостью; лишь бы только зрители (половину их составляли женщины) молчали и не отпускали непристойных шуточек, а так - пусть глядят! Однако в эту минуту появился Джейкоб и был до глубины души потрясен возмутительным любопытством эшобийцев. Он схватил палку, яростно набросился на них, и зеваки с криком и визгом кинулись удирать во все лопатки. Отогнав их подальше, Джейкоб вернулся; он никак не мог отдышаться и все еще кипел благородным негодованием. Вскоре я обнаружил, что он не заметил еще двоих, их любопытные черные физиономии торчали в одном из окон. Я позвал Джейкоба. - Смотри, Джейкоб, - сказал я, махнув намыленной рукой на окно. - Они вернулись! Джейкоб вгляделся в лица за окном. - Нет, сэр, - возразил он совершенно серьезно. - Это мой друг. Я понял его так: деревенские жители не смеют осквернять меня своими взглядами, но личных друзей Джейкоба это не касается. И только позднее я узнал, что Джейкоб еще и делец - разогнав толпу зрителей, он тут же объявил, что тем, кто заплатит ему пенни за удовольствие смотреть, как я моюсь, он разрешит вернуться. Особенно бойко шла его торговля среди младших обитателей деревни: многие из них никогда еще не видели европейца и сразу стали заключать между собой всевозможные пари насчет того, все ли тело у меня белое. |
