Вопреки последнему предположению легковозбудимого директора музея, пустое гудение в голове у Ольховского прекратилось, и он не мог согреть ледяные пальцы. В реальный мир его вернули слова Колчака, вошедшего без стука и швырнувшего фуражку через всю каюту на диван:

– Чего сидишь? Теперь поздно сидеть, гудок дан. Хорошо бы особиста утопить, командир.

– Что-о?

– То. Нечего кому не надо знать о наших делах. Раньше времени, по крайней мере.

– Ерунда, – отмахнулся Ольховский.

– Ого?

– А его эти вещи не касаются. Его касается идеологическое состояние команды и отсутствие должностных преступлений. А мы работаем над материальной частью. Ни воровства, ни политических лозунгов – напротив, сами все доставать будем. На хрена ему себя затруднять?

– А чуть любая проверка?

– А что они будут проверять? Наличность экипажа и порядок в помещениях? Сколько влезет. Они что, в рулевое полезут?

– А если?

– Э. Инициатива снизу.

– За инициативу снизу стержень и вставляют… снизу. Зачем, почему?

– Пионеров катать будем. По Неве. За деньги.

– Каких пионеров?! Бредишь своим детством?

– Тогда депутатов. Да брось ты – первый год на флоте, Палыч? Никого ничто не колышет. Выпьем и отбрехаемся!

– Узнаю любимый флот, – вздохнул Колчак. – Сначала делаем, потом думаем – когда уже тонем. Ты что, не понимаешь, что через неделю, максимум, все все будут знать?

– Откуда?

– От верблюда. Из воздуха. Не знаю откуда, но только через несколько дней всегда все все знают, вот так флот устроен. И тогда плакала твоя Москва, в Мордовию по этапу пойдешь.

– Легенду пустим. Мечтаем пойти в Лондон с визитом дружбы.

– Крыша у тебя съехала на этом Лондоне! Ты мне напоминаешь сейчас чеховских сестер, которые рвутся: В Москву, в Москву! – а сами дуры дурами… прости ради Бога.

– Между чеховской сестрой со слезами и крейсером первого ранга с шестидюймовками есть маленькая разница. Но в чем ты прав, конечно, – подсуетиться надо, чтоб не успели нас прихватить и стопорнуть.

– Так что – поднимаемся привычным хозспособом?

– 7 —

Строительство хозспособом развратило вооруженные силы давно и до крайности. В основе его лежало благое намерение, которыми вымощены у нас все дороги: направить воровскую смекалку в полезное русло, на решение нужных армии и флоту задач. Неудержимую склонность пристраивать все, что плохо лежит, задумано было использовать как созидательную силу. Этим остроумным ходом предполагалось безостановочно убивать по два зайца сразу: как бы покончить с воровством путем придания ему легального и даже похвального статуса, ибо все другие пути мгновенно впадают в традиционное российское бездорожье – и одновременно тем самым получать то, что нужно, если получать это неоткуда.

По преданию, Петр I, стремившийся привести в порядок и стройное подчинение всю деятельность в стране, озверел от повального воровства и однажды поделился с Меншиковым мыслью подписать нехитрый и эффективный высочайший указ: кто украдет что-либо стоимостью дороже веревки – да будет повешен на этой самой веревке. Меншиков был министром отменно проворным во многих смыслах – отчего посвящение его в план кампании первым носило угрожающий характер. Ответ Меншикова история для нас сохранила. Мин херц, – сочувственно отвечал он, – останешься без единого подданного. Оценив перспективу и затруднившись в поисках веских контраргументов, Петр обломал об спину оппонента трость, и с тем кампания завершилась.