Сейчас им обоим кажется смешным и наивным и ее вопрос, и его занудный ответ, а тогда покатилось снежным комом:

— Ах, значит, это — игра в одни ворота, значит, я — люблю, а ты — просто меня используешь…

И все остальное, что в таких случаях говорится, она сказала тогда — накручивая себя, веря в его будущее предательство, свое одиночество и отчаяние… После чего, без пауз, последовала бурная развязка в ее духе — слезы, лихорадочное одевание, хлопанье дверью и отъезд к вечной утешительнице — маме.

Вспоминая себя, какой она была десять лет назад, она удивляется собственной расточительности, которую проще всего списать на темперамент и бездумность молодости. Если задуматься, то можно ужаснуться — сколько же прекрасного времени и возможностей было упущено! Как бездарно было жить одними эмоциями, а разум включать, лишь когда жизнь заходит за черту, заводит в тупик и ничего уже невозможно исправить, потому что кто-то другой, с более холодной головой и, может быть, не более любящий, без труда завоевывает того, ради которого ты готова на все!

После этой первой размолвки ссоры начали повторяться с регулярной последовательностью — ее одержимость и бурный темперамент заглушали все остальные голоса. Любовь, рассудок, нежность, сострадание, сожаление, угрызения совести приходили на помощь позже. Зато примирения были так сладостны, что он, не удержавшись, нередко говорил:

— Ради таких минут стоит жить…

Он признался ей, что ни разу не произнес этих слов жене, потому что таких заоблачных минут в его жизни с ней никогда не было…

ГЛАВА 3

Одиль до сих пор не понимает, как ей удалось выдержать тот телефонный разговор с Клер и пережить их разрыв. Виктор, после очередной ссоры, уехал по делам в Москву; поостыв, она вернулась в его холостяцкую квартиру и, забыв все обиды, занялась уборкой и перестановкой мебели. В радостном нетерпении бросилась к телефону, когда раздался звонок.

Звонила Клер, как она сказала, — по просьбе Виктора. Она попросила оставить ключи у консьержа, не осложнять ситуации и не искать с ним встреч — у него новое увлечение и вполне серьезные намерения. Вот так — коротко и просто, всего несколько слов, которые перечеркивали всю ее жизнь…

Одиль в полной панике бросилась звонить ему домой и в офис, но не смогла добраться до него — домашний телефон молчал, а на работе секретарша произносила одну и ту же фразу — «его нет и неизвестно, когда он будет»…

Избежать встречи ему все же не удалось — она подстерегла его возле дома, прождав более трех часов в машине. Он должен был сам подтвердить эту невероятную новость, он не может, не имеет права так небрежно обходиться с ней…

— Скажи, что это — неправда…

— Это — правда, прости меня и отпусти…

— Ты стал счастливее? Ты ее действительно любишь?..

— Не так, как тебя… С ней спокойно и надежно, а я устал от потрясений. Давай расстанемся без сцен и постараемся остаться друзьями…

Больше она не могла ничего слушать — зажав уши, в беспамятстве бежала, забыв о машине, а когда пришла в себя, было уже темно. Она сидела на скамейке, недалеко от дома родителей, но не могла вспомнить, как оказалась там…

Она проспала целые сутки, а проснувшись, решила, что должна немедленно куда-нибудь уехать, все равно куда, работать она сейчас не сможет, а думать ни о чем не хочет… Нужно срочно взять отпуск.

Договориться в редакции о двухнедельном отпуске было не трудно — босс явно благоволил к ней и ей были известны струны, на которые следовало нажимать в разговоре с ним, чтобы добиться своего…

От месье Лаваля зависело многое, и, зная о его трогательном внимании к ней, она была с ним мила.