— Не иронизируй, мне нелегко, я до сих пор чувствую такую сильную связь с вами…

— То есть, если я правильно тебя понимаю, мы тебя связываем… Освободись от этой иллюзии — ты совершенно свободен.

— Почему ты совсем не пытаешься бороться за семью? Почему ты так легко меня отпускаешь?

Это было слишком даже для такого законченного эгоиста, как он.

— Слушай, урод, ты издеваешься или просто… спятил?! Да кем ты себя вообразил? Режиссером?

— Почему режиссером?

— А кем же еще? Утверждаешь, что я — тормоз в твоем развитии, что наш брак исчерпал себя и одновременно хочешь, чтобы я стала удерживать тебя?! Режиссер недоволен — статистка позволяет себе действовать по-своему!

— Я просто задал вполне естественный вопрос…

— Естественный?! Ты хотя бы иногда слушай себя со стороны, мерзавец! По-моему, от воздержания сперма ударила тебе в голову! Бороться за такое дерьмо! Это же полный абсурд! Убирайся, скотина, видеть тебя больше не могу!

Я впервые бросаю ему в физиономию все эти словечки, и мне это — абсолютно легко!

— Остановись… не раздражайся, а постарайся взять себя в руки и понять, что мне сейчас придется… уйти и закрыть за собой дверь — насовсем… и это, как выясняется, довольно трудно…

— Так что ж ты тогда устраиваешь эту многословную тягомотину и не вытряхиваешься сразу? Или ты решил попугать меня этим?!

— Я действительно ухожу… только хотел, чтобы ты лучше поняла меня… полнее, что ли…

Это уже что-то совершенно запредельное — подавай ему еще и полное понимание…

— Это от меня ты ждешь помощи и сочувствия? Хочешь, чтобы я, обливаясь слезами, еще и жалела тебя? Или ты специально несешь всю эту околесицу, чтобы я не выдержала и выкинула что-нибудь предосудительное?

— Что ты имеешь в виду?..

— Разбила тебе физиономию, например, чего ты вполне заслуживаешь…

— Успокойся…

— Да, теперь я вижу — все эти наглые, снобские подначки были нужны тебе для одного — довести меня до белого каления и втянуть в свару, чтобы тебе и сейчас, и потом было легче перед самим собой и перед другими оправдывать свое сволочное желание — сбежать!

— Что ты несешь?..

— По-моему, ты давно напрашиваешься на то, чтобы я выперла тебя… Что ж, пожалуй, попробую помочь — ты уже достал меня, и видеть твою поганую рожу я больше не желаю!

Не понимаю, что со мной произошло, — он вдруг становится мне настолько отвратителен, что хочется только одного — вцепиться ему в глотку, но, пересилив себя, сначала с размаху закатываю ему оплеуху, а потом начинаю с яростью толкать к выходу.

На такой взрыв месье, конечно, не рассчитывал — испуганно вытаращив глаза и пытаясь увернуться, он начинает пятиться к двери, повторяя одно и то же:

— Прекрати, прекрати… Что ты делаешь?!

— Пытаюсь облегчить тебе уход и помогаю, как умею, — пошел вон, развивайся!

Я уже кричу во весь голос, это же издевательство — задавать в ситуации, которую он сам создал, вопрос о любви, да еще и напрашиваться на понимание! Никогда прежде не замечала за собой такой длительной ярости, но в этот момент она меня просто переполняет — я забегаю вперед, распахиваю дверь, изо всех сил выталкиваю его за порог, напоследок поддав ногой под зад…

— Плащ, — выдавливает он из себя.

Выкидываю прямо в физиономию его плащ и с силой швыряю вслед за ним зонт — дверь с треском закрывается, и я остаюсь одна…

Все-таки я сорвалась, но унизительная несправедливость происходящего так жгла изнутри, так давила и пригибала меня, что — как я ни старалась, ничего не вышло — в один миг остро полыхнуло жаром где-то внутри, в грудной впадине, и бессознательно отторглось, выплеснулось, надолго меня не хватило…

— Хорошо подумай, прежде чем сделать эффектный жест; удовольствие — на секунду, а расплачиваться придется, может быть, всю жизнь, — вспоминаю я слова матери.