С одной стороны, это производит впечатление, а с другой, выглядит как-то бессердечно — лишь бы не огорчить и не расстроить себя, единственную! — кажется неискренним, неестественным и мешает сближению с ней. Она как бы и не живет на самом деле, а делает свою жизнь и себя — такой, какой ей хочется казаться, как-то уж очень заморозившись, заледенев в своих установках…

С годами это становится особенно заметным и не очень привлекательным, ведь то, что хорошо работало на тот образ молодости, каким он некогда был у нее — утонченно-изысканная светская дама, известная переводчица, успешный критик, литератор, супруга знаменитого дирижера и композитора, счастливая в браке женщина, одна из немногих, достигшая всех вершин, образец для подражания и объект зависти, — уже давно не соответствует ни безжалостной реальности, ни возрасту…

Я думаю, ей самой было бы легче преодолевать доставшуюся ей отнюдь не легкую жизнь, если бы она смогла заставить себя не казаться, а быть, иногда уметь расслабиться, засомневаться в своей правоте, не держать все в себе… Но это означало бы — некие признания, а о них нельзя даже задумываться, иначе маску придется сбросить и — конец игре… поэтому все, что мешает образу, лучше попросту исключить и выдавить из себя — раз и навсегда…

Вот и снова, после короткого разговора с ней, возникает всегдашнее чувство досады… хотя в наших отношениях никогда не было излишней откровенности и близости, да мне и не хотелось долгих расспросов по телефону, но небольшая доля материнского участия и тепла — именно сейчас — совсем не помешала бы…

Но свои сценарии каждый создает сам, а уж тягаться с ней в этом занятии вообще бессмысленно — профессионал. Что ж, раз здесь ничего нельзя изменить, все так и нужно принимать — родители таковы, каковы они есть, с их характерами, прожитыми жизнями, проблемами, промахами и ошибками…

Удалось бы поменьше наделать своих…

* * *

От Галины я не скрываю правды — развелась с мужем, ухожу с работы пока на неопределенное время, а позже, скорее всего, уеду. Она задумчиво смотрит на меня, а потом говорит:

— А знаешь, я завидую тебе.

— Чему тут можно завидовать?

— Твоей решительности и свободе выбора.

— Выбор есть всегда, у всех.

— Если бы так… Мне вот некуда ехать, меня никто нигде не ждет.

— Как это может быть? Ты же раньше где-то жила?

— В свое время мне пришлось бежать от страшного брака с алкоголиком, с трехлетним ребенком на руках, из Тьмутаракани. Бежала за любовью и светлым будущим, а из одних тисков попала в другие — в полную языковую, а значит, и в культурную изоляцию. Почти в полное одиночество — муж очень много ездил. А потом и вовсе исчез.

— Как это — исчез? Куда?..

— Банальная история — ей всего двадцать лет и у нее упругая грудь. Пришлось сжаться в пружину и драться со всем миром, но больше всего с самой собой, преодолевая апатию, страх, комплексы, ностальгию…

— Преодолела?

— Ой, не знаю. Боюсь, что пружина может когда-нибудь разжаться с самыми непредсказуемыми последствиями…

— Слава Богу, что наступили другие времена. Сейчас, имея деньги, совсем не обязательно быть прикованной к Тьмутаракани. Если надумаешь переезжать, только свистни — и стол, и кров тебе будут готовы, да и любая другая помощь тоже гарантирована.