Ей показалось, что и он был бы рад новой встрече, но даже, если она и ошибалась, это не имело значения — она была настолько поглощена собственным, ни на что до этого не похожим состоянием, что не могла больше ни о чем думать… Главным было — не потерять его, а повод совершенно не важен, и то, что он шит белыми нитками, тоже не имело никакого значения, потому что основное было достигнуто — он согласился на новую встречу, чтобы еще раз, на свежую голову, пройтись по материалу.

Дома, занимаясь обычными вечерними делами, она ни на минуту не могла выключиться из своих новых ощущений и забыть о нем, а ночью, лежа в темноте без сна, просто с закрытыми глазами, снова вспоминала его голос, выражение глаз, улыбку и обмирала, как юная восторженная девочка, не узнавая себя. Впервые, лежа рядом с мужем, она думала о постороннем мужчине. В связи с этим ее мучило и даже несколько раздражало одно небезынтересное обстоятельство — почему, закрыв глаза, она может представить себе любого знакомого ей человека, даже мельком виденного Блавадского, со всеми его бородавками и родинками, а лицо человека, с которым провела четыре самых странных в своей жизни часа, вспомнить абсолютно не способна? Все, что возникало при этом усилии, были нежность и необъяснимое, мучительное томление…

Она обязательно пойдет на концерт — хорошо, что Андрей в субботу занят, ничего не придется объяснять, просто оставит ему записку. Завтра она постарается лучше рассмотреть его, хотя нет, и завтра не получится — дирижер ведь располагается спиной к публике…

Господи, что за ерунда лезет ей в голову! Солидная тетка… Да и суббота уже расписана — собиралась съездить на дачу, посмотреть, как прошел ремонт, задумала сделать небольшую перестановку, начинается июнь, а это значит, что пора постепенно перебираться на волю…

Да, завтра ей так и надо сделать — вызвать с утра шофера и отправиться с Робкой в Баковку, ничего еще не решено, и вообще, время позднее, пора угомониться и перестать дурью маяться… давно не восемнадцать лет…

* * *

Обладая довольно критическим складом ума, она соответственно относилась ко всякого рода историям о любви с первого взгляда. Не то чтобы отрицала такую любовь вообще, для всего человечества — ничего подобного, человечество может сходить с ума сколько ему угодно… она отрицала такую возможность лично для себя — считала, что всему свое время, а ее время уже прошло.

У молодых бурные романы, основанные на искрометных чувствах, вполне объяснимы и естественны — гормональные взрывы, зачастую принимаемые за любовь, превосходно объясняют кратковременность их отношений и брачных союзов. Как-то услышанная ею фраза — «Женился по первому стоянию», хоть и не была в ее вкусе, но точно отражала суть.

В зрелом же возрасте, когда всё давным-давно определилось и все обзавелись семьями, такая скоропалительность представлялась ей комичной и нечистоплотной. Кратковременные романчики и интрижки, которые периодически вспыхивали и угасали в среде ее знакомых, были, как на подбор, пошлыми, банальными и жалкими — ни одной настоящей, красивой истории… И, как показывало время, за такими отношениями стоял чаще всего голый расчет, а то и обычные похождения от скуки, сексуальной неудовлетворенности или, наоборот, пресыщенности. Она называла это физиологическими упражнениями, не имеющими ничего общего с истинной любовью и страстью. Ни разу не загоревшись всерьез, она никогда дальше легкого кокетства или флирта — просто для самоощущения — не шла и не поощряла попыток других мужчин недвусмысленным образом демонстрировать свое к ней расположение. Ей это было ни к чему — потребность в романтическом герое и восторженной любви ушла вместе с юностью, сознательной установки на безумную любовь не было никогда, поэтому никогда не было и ее поисков, более того — наличие любовника при живом и здоровом муже она бесповоротно отвергала.