— Так сымайте грязное-то, барин, — захлопотала вдруг Марфа. — Сей же час всё отчищу и в лучшем виде принесу.

— Да неловко как-то, переодеться-то мне не во что.

— Да мы привычные. Посидите пока в исподнем. Агафья вам чаю нальёт, да булок принесет. С ужина у неё остались, я знаю. Князь отказался, а куда девать? Утром-ить всё одно свежее стряпать.

И подтолкнула подружку к действию:

— Агафья, чего расселась-то! Вишь, барин голодный, ажно в брюхе у него бурчит. Собери ему повечерять, да булок своих не забудь.

Агафья потянулась было опять схватиться за грудь, но Марфа это дело пресекла на корню:

— Да не этих булок. Таких, я чаю, у барина и без того в избытке. Небось, кажная блаародная девица норовит этаких поднести. Да так, чтобы после руки от сладкого-то не отлипали.

Пока Марфа говорила, я быстро скинул одежду, оставшись в исподнем, а пышная Агафья принялась метать на стол одно блюдо за другим. Несмотря на суровые речи подруги, Агафья всё же попыталась «поднести мне булок». Крутилась рядом и так, и этак, и ворот на блузке распахнула пошире, и нагибалась пониже, чтобы мне видней было, и мазнуть своими булками по моему плечу норовила — случайно, конечно. В другой раз я, может, и соблазнился бы, поддался, но нынче не до того, нынче я воевать приехал. И сдобная повариха это, в конце концов, поняла. Успокоилась, присела рядом и, по-бабьи подперев ладонью щеку, смотрела, как я ем.

Часа не прошло, а я уже был сыт, одет в чистое и топал следом за Марфой в покои прадеда. На стук в дверь ответил уже знакомы мне Ефим:

— Кого там черти несут на ночь глядя?

Меня впустили после пары минут перекрикиваний через дверь. Марфу отправили обратно, строго-настрого наказав вместе с Анфисой пойти, хорошенько запереться в своих комнатах и носа не высовывать, пока здесь всё так или иначе не кончится. Я же остался.

— Ну и какого чёрта ты приперся? — мрачно спросил князь, отставляя в угол карабин.

— А какого черта ты решил помирать в одиночестве? Ведь знал, что Савелий с подельниками нынче по твою душу придут?

— Знал.

— И ты решил, что я тебя вот так вот брошу? Что оставлю на смерть и поругание?

Тенишев некоторое время мрачно молчал, уставясь в пол, потом поднял голову и хлопнул меня по плечу.

— А ты молодец, Володя. Наша, тенишевская кровь!

— Кровь кровью, но как вы обороняться-то собирались? Вот так, вдвоем? При том, что Ефим, судя по всему, ружья отродясь в руках не держал?

Мужик и вправду стоял, опершись на здоровенную сучковатую дубину.

— Дайте угадаю: вы хотели забаррикадировать дверь, а когда с той стороны начнут пробиваться, пострелять супостатов, сколько успеете.

Судя по сердитому сопению прадеда, так оно и было.

— А ты что предлагаешь?

— Я предлагаю хитрость. Нападающих будет пять человек, придут они в полночь. Двери им никто не откроет, поскольку Тимофей, связанный и с кляпом во рту, отдыхает в кухонной кладовке.

— И Тимоха с ними! — ахнул Ефим. — Вот же падаль!

— Это всё лирика, давайте дальше. Все нападающие будут вооружены. Три револьвера, два обреза. В перестрелке мы, скорее всего, проиграем. Нам нужно разделить силы нападающих и бить их по частям. Желательно, хитростью, чтобы самим под выстрелы не подставляться.

— Ты, поди, уже и хитрость выдумал? — с ехидцей спросил князь.

— Не то, чтобы хитрость, но кое-какие мысли у меня есть.

Мысли у меня действительно были. И главная из них заключалась в том, что вся шайка держалась авторитетом Савелия.