Баронесса круто развернулась, оказавшись прямо напротив меня.

— Ах, Володенька!

Она сделала пару шагов, оказавшись почти вплотную ко мне. Взяла мои руки, завела их себе за спину, требуя объятий. И, трогательно заглядывая мне в глаза снизу вверх, прошептала:

— Возьми меня! Люби меня! Этой ночью я вся, вся твоя.

И, прикрыв глаза, потянулась ко мне губами.

Я прижал Александру к себе и прежде, чем поцеловать, подумал: «Какая прекрасная актриса!»

На этот раз в особняке Игнатьевых пир был горой. Помимо хозяина с сыном присутствовало ещё два десятка купцов с женами, сыновьями и дочерьми на выданье. Стоило признаться, не все из них были похожи на дочь купца Крашенинникова. Попадались вполне миловидные девочки. Но — именно девочки. Постарше Машки, конечно, но все они казались мне сущими детьми. И по возрасту, и по уму. И по поведению тоже.

С Игнатьевым-старшим мы при встрече любезно раскланялись, но я, неожиданно для себя, обнаружил, что та давешняя встреча всё ещё отзывается в душе обидой и даже негодованием. Никогда не думал, что могу быть таким злопамятным. Но раз уж купец решил первым пойти на мировую, я смысла в продолжении ссоры не вижу. Я понимаю, у купца Игнатьева подгорает на тему упущенных прибылей. Но вдруг на этот раз наученный прошлым опытом, предложит что-то действительно стоящее?

Купеческий обед проходит совсем не так, как дворянский бал. Конечно, оркестр играет, и потанцевать при желании можно, что и делают девицы и молодые люди. Я тоже прошелся пару туров, поглядел, так сказать, на товар и еще раз поймал себя на том же самом ощущении: дети! Пятнадцати-шестнадцатилетние девицы краснеют, смущенно и натужно улыбаются, глядят в пол, слова от волнения сказать не могут — видать, мамаши настолько их застращали, что они боятся допустить даже малейшую промашку. Например, ляпнуть что-нибудь не то или какой изъян случайно показать. А ведь, случись свадьба, потребуют консумации брака, демонстрации крови на простынях и всего прочего. Дикость какая-то!

По сравнению с этими детьми вдова Сердобина, при всей её расчетливости и, как выяснилось, цинизме, намного свободнее и приятнее в общении. Ну а помещица Томилина и вовсе вне конкуренции.

Но это все не главное. Основное действие, ради чего все собираются, проходит позже. Когда все гости уже отвалились от стола, молодежь отправили танцевать под присмотром бдительных старух, а жен — перемывать косточки своим мужьям и вообще всем тамбовчанам, кто попадется им на язык. И вот тогда серьезные деловые люди усаживаются в курительных кабинетах, за ломберным столом или просто в открытых альковах и начинают говорить о делах.

Конечно, можно встретиться в будний день в конторе, обсудить то или иное предложение, заключить сделку. Но когда потенциальных компаньонов более трех или когда нужно встретиться конфликтующим сторонам, тогда все переговоры происходят на подобном званом обеде.

У меня было подозрение, что как минимум часть гостей Игнатьева явились по мою душу. Но прежде, чем ввести меня в общество состоятельных кротов, то бишь купцов, Игнатьев пригласил меня побеседовать наедине у него в кабинете.

С недавнего времени я стал обращать внимание на обстановку в комнатах. Интересно по ней судить о характере человека. И если у Игнатьева в гостиной, в бальной зале было традиционное купеческое «дорого-богато», то в кабинете напротив: почти аскетично, без вычурности и роскоши, но крепко, надёжно и удобно.

Купец вынул из шкафчика бутыль шустовского коньяка, который, отчего-то, стал прямо-таки непременным атрибутом переговоров, плеснул в широкие бокалы янтарной жидкости примерно на палец и, пододвинув один ко мне, взял другой в руки.

— Владимир Антонович, — начал он, покачивая бокал в руке и наблюдая, как стекает по тонкому стеклу пленочка коньяка. — Наша прошлая встреча была на редкость неудачной и, надо признать, по моей вине.