Он снова замолчал, вслушиваясь в тишину, затем вытер платком лоб и сказал уже тише:

— Проектор нам больше не понадобится.

Экран погас, и в зале стало темно.

— Друзья мои, — продолжал Левайн, — распоряжаясь нашей планетой, мы достигли критической точки, но мы так слепы, что даже не видим этого. Мы ходим по земле пять тысяч веков и только за последние пятьдесят лет узнали достаточно, чтобы причинить себе настоящий вред. Сначала ядерное оружие, а теперь — что бесконечно опаснее — попытка переделывать природу.

Он покачал головой.

— Есть старинная поговорка: «Природа — это судья, который приговаривает к повешению». Ново-Дружина чуть не казнила человечество. Да и сейчас, когда я перед вами выступаю, компании по всему миру работают с различными штаммами, обменивают генетический материал между вирусами, бактериями, растениями и животными, причем делают это безответственно, не думая о последствиях. Разумеется, сегодняшние суперсовременные лаборатории в Европе и Америке не имеют ничего общего с той, что находилась в Сибири в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Должно ли это нас успокоить? Как раз наоборот. Ученые в Ново-Дружине проводили элементарные манипуляции с простым вирусом. Их деятельность случайно привела к катастрофическим последствиям. В настоящий момент — всего лишь в броске камня от этого зала — ставятся гораздо более сложные эксперименты с гораздо более экзотичными и опасными штаммами. Эдвин Килбурн, вирусолог, однажды допустил теоретическую вероятность существования болезнетворного организма, он назвал его «максимально опасный вирус». MOB, по его теории, будет наделен устойчивостью к окружающей среде, присущей полиомиелиту, антигенной мутабельностью гриппа, неограниченными возможностями заражения, которыми обладает бешенство, и латентностью герпеса. Эти мысли, когда-то казавшиеся смехотворными, выглядят сейчас совершенно серьезными. Такой организм, возможно, в эту минуту создается в какой-нибудь лаборатории на нашей планете. Он принесет гораздо более страшные беды, чем ядерная война. Почему? Атомная война обладает ограничениями. Но с распространением MOB каждый инфицированный человек становится новой ходячей бомбой. Сегодняшние возможности передачи заболевания благодаря путешествиям между разными странами настолько расширены, что нужно всего несколько переносчиков вируса, чтобы он охватил всю планету.

Левайн обошел кафедру и остановился лицом к аудитории.

— Режимы приходят и уходят. Политические границы меняются. Империи возникают и рушатся. Но их агенты смерти, однажды выпущенные на свободу, остаются навсегда. Я спрашиваю вас: должны ли мы позволить проводить неконтролируемые эксперименты в области генной инженерии в лабораториях по всему миру? Это и есть главный вопрос, который поднял «Штамм двести тридцать два».

Он кивнул, и в зале загорелся свет.

— В следующем выпуске «Генетической политики» будет напечатан подробный отчет о том, что произошло в Ново-Дружине, — сказал он и отвернулся, чтобы собрать бумаги.

Чары были разрушены. Студенты начали складывать вещи и, тихо переговариваясь, потянулись к выходу. Репортеры, сидевшие в конце, уже ушли, чтобы приняться за работу.

В верхнем ряду поднялся молодой человек и начал пробиваться сквозь толпу. Он медленно спускался по ступенькам, направляясь к кафедре.

Профессор поднял голову, затем внимательно посмотрел по сторонам.

— Мы вас предупреждали о том, что не следует приближаться ко мне на людях, — проговорил он.

Юноша подошел к профессору, взял его за локоть и взволнованно зашептал ему на ухо. Левайн перестал убирать бумаги в портфель.

— Карсон? — переспросил он. — Вы имеете в виду того подающего надежды ковбоя, который постоянно перебивал меня во время лекций?

Молодой человек кивнул.