И это, видимо, и растрогало старого безопасника. Да так, что я заметил в его единственном глазу что-то отдаленно похожее на слезу.

— Вас забудешь, Андрей Георгиевич. — Я осторожно вывернулся из медвежьей хватки. — Да и прошло-то всего… Только вчера под ночь заселили.

— И как тебе? С сослуживцами общий язык нашел? — спросил безопасник.

И вдруг хлопнул себя по лбу.

— Тьфу ты… Совсем уже без памяти стал, старый. — Андрей Георгиевич взял меня под руку и потянул к лестнице. — Пойдем! По пути как раз все и расскажешь.

— Как — пойдем? — не понял я. — Так мне сейчас же в классы, на занятия, до сигнала…

— Отставить классы. — Андрей Георгиевич неторопливо зашагал по коридору. — Дед сказал тебя в Елизаветино отвезти. До вечера, стало быть.

Ничего себе.

— А как же… ротный? — Я на всякий случай даже оглянулся. — Симонов…

— Ротный в курсе. Я передал ему дедушкину просьбу, — отозвался Андрей Георгиевич. — Так что на сегодня ты от занятий освобождаешься. Идем.

Такая вот просьба. И попробуй, что называется, откажи. Я представления не имел, зачем вдруг понадобился деду в родовом гнезде Горчаковых. В конце концов, с упрямого старца бы сталось забрать меня домой из чистой вредности. Государыня Императрица могла убедить его зачислить меня в военное училище… но не держать меня там все три курса — как полагается.

Нет, едва ли — слишком уж дед сам напирал на то, что немного дисциплины нерадивому отпрыску рода Горчаковых не повредит. И я еду домой только до вечера. А значит…

Пока мы спускались по лестнице, Андрей Георгиевич молчал — видимо, чтобы дать мне достаточно времени переварить занятную новость. Заговорил он, только когда я спросил, что деду вообще от меня понадобилось. И было ли оно действительно настолько важным, чтобы прогулять первый же учебный день.

— Чего не знаю — того не знаю, Саня, — честно признался Андрей Георгиевич. — Сказано было только тебя домой привезти. В целости и сохранности.

Я снова погрузился в раздумья — и безопасник мне не мешал. Прошел к выходу на первом этаже, кивнул дежурному офицеру — видимо, того уже предупредили, что один из воспитанников не вернется до вечера — спустился по ступенькам и направился к машине.

Той самой двадцать третьей «Волге», которую я искалечил о поребрик на набережной у дома. Машина избавилась от вмятин и царапин слева и обзавелась новым лобовым стеклом вместо того, что я высадил Булавой. Обрела прежний вид и даже будто заблестела еще ярче. Ее можно было починить, просто заменив сломанные детали новыми… в отличие от несовершенного и хрупкого человеческого тела.

За разбитую «Волгу» Андрей Георгиевич мне так ничего и не сказал.

За руль я просится не стал, хотя скорость помогла бы разогнать некстати накатившие воспоминания. Уселся на пассажирское кресло, закрыл дверцу, щелкнул ремнем безопасности — и молчал, пока не заговорил Андрей Георгиевич.

— Ну, ты хоть расскажи, — начал он, — как тебе жизнь служивая?

Я рассказал. Почти все — умолчав только о драке с его сиятельством князем Куракиным. На серьезную угрозу моей драгоценной персоне четверо зарвавшихся второкурсников никак не тянули, а если узнает дед — можно ожидать чего угодно. Да и сам Андрей Георгиевич вряд ли стал бы хвалить меня за безобразие.