* * *

Иногда она размышляла об этой изогнутой фигурке в мансарде; ее вопрошающая головка поднималась вверх из маткообразного тела, но быстро отбрасывала эти мысли. Как-то, вспоминая о робости Марка, она поднялась наверх, чтобы разбить фигурку на куски и вернуть глине первоначальную форму. Но когда она остановилась перед ней, то не смогла этого сделать. Фигурка стала созданием, у нее была собственная жизнь, которую Сюзан не могла уничтожить. Странно, что ей в голову пришла мысль о создании, которое она не могла разрушить, потому что в нем была жизнь. Сюзан долго смотрела на фигурку, размышляла над выражением ее лица. И внутри ее собственного тела находилась столь же несомненная форма, как и руки, вылепившие ее. Одно было не менее понятно, чем другое. Здесь, в голой мансарде, она даже не могла сказать, какое из созданий было более величественным. Неужели ребенок внутри нее мог быть более ощутимым, чем создание ее фантазии? Почувствовав это, она страстно захотела избавиться от фигурки, ибо сейчас ей хотелось чтобы ее тело было единственной вещью, способной к созиданию. Ее обрадовало, что ее тело быстро захватило семя жизни, которая зародилась в ней. Она гордилась этим и как-то утром похвасталась Марку:

— Я беременна, Марк!

— Что?! — воскликнул он. — Уже? О, я думаю, мне пора подсчитывать свои деньги.

Этой ночью они тщательно пересчитали все свои сбережения. У Марка было повышение на пять долларов в неделю — надо его вычесть, чтобы оплатить доктора. Она сидела рядом с ним, подперев рукою подбородок, пока он подсчитывал каждый цент.

— Мы все это можем осилить, — наконец сказал он, поднимая голову от листков бумаги, испещренных мелкими цифрами. — Я очень рад. Если бы мы не смогли оплатить все нужное для ребенка ко времени его рождения, я бы очень переживал. Но ты уверена, что одежда для него и прочие вещи обойдутся в пятьдесят долларов?

Она кивнула.

— Абсолютно уверена. — Она уже прикинула, что этого будет достаточно. Она ведь сошьет все сама, поэтому траты будут незначительные. — Кроме того, мне довольно легко немного зарабатывать самой, — сказала она.

— Нет, — возразил Марк. — Я собираюсь обеспечивать моего собственного ребенка.

— И моего тоже, — тихо проговорила она.

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — строго заметил Марк и дал ей листок бумаги. — Вот здесь твои текущие расходы. В этих границах ты имеешь полную свободу, девочка моя.

На следующее утро, когда дом уже сверкал чистотой, она сидела у окна и подробно изучала эти цифры. Пятьдесят долларов — в этих пределах она имеет полную свободу. Довольно приятно было представить все, что на них можно было купить, из какой симпатичной материи она сошьет изящные маленькие одежки для ребенка — это было радостно. Но она уже заходила в специальный магазин и понимала, что за пятьдесят долларов «нашим детям придется носить то, что нам придется им покупать», как сказал прошлой ночью Марк, поджав губы.

Этим утром она сидела в одиночестве, разглядывая густой зеленый лес. И чего она только ни отдаст своему ребенку?! Она готова отдать все, что у нее есть. Почему это Марк должен делать больше нее? Женщина отдает больше — от своего тела, своего времени, — чем мужчина. И неужели она откажет своему ребенку в чем-нибудь помимо этого? Она могла бы сделать ему маленькую солнечную спаленку, обставленную детской мебелью, приспособиться к его нуждам. И не надо ничего временного. И к тому же было бы нечестно по отношению к Марку быть способной заработать деньги и не делать этого. Она резко встала. Марк ограничивал ее и ограничивал ребенка. Он должен понять… она заставит его понять… Она поднялась наверх и переоделась в свой зеленый твидовый костюм, надела коричневую шляпку, решительно и быстро подошла к дому миссис Фонтен и позвонила.