— Нет, мама, она куда-то исчезла, когда мы вошли в курзал; в общем, я потеряла Делию, или она оставила меня как раз в тот момент, когда я встретила мистера Родди.

— Курзал может оказаться райским садом, полным соблазнов, — шутливо заметила леди Дин и жалобно добавила: — Право же, деточка, у тебя нет ни малейшего представления о том, что можно и чего нельзя делать.

— Мне очень жаль профессиональных танцоров, — сказала Сильвия. — Я очень люблю танцы, но как, должно быть, ужасно танцевать с тем, кто заплатит, не считаясь с собственным желанием. Особенно для мужчин. И, в конце концов, это не много дает.

— Действительно ужасно, — вмешался Колли. — Давайте в таком случае играть во что-нибудь, что может дать нам больше. Как вы насчет «железки» или баккара, господа?

Комната мгновенно превратилась в игорный дом.

Сильвия, куря папиросу, некоторое время следила за игрой, затем сама поставила десять франков, выиграла и отошла к окну.

За окном сияла ночь; свежий ветерок ворвался в комнату, принеся с собой соленый запах моря и благоухание садовых цветов.

Где-то часы пробили два.

Сильвия вернулась к игрокам, постояла около отца, подошла к Фернанде и, наконец, прошла к себе.

По временам из маленькой комнаты доносились взрывы смеха и отрывистые восклицания гостей.

Она долго лежала без сна, глядя в густую темноту ночи, и мечтала о Роднее. До завтра было еще так далеко!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Ты хорошо провел время? — спросил брата Эшли Рентон.

— Очень. Спасибо. Как твое плечо? — осведомился Родней.

Рентон-старший неуклюже повернулся.

— Все то же. Эти доктора ничего не знают, как следует. Однако я считаю, что южное солнце мне хоть немного помогло.

В комнату вошел лакей-англичанин.

— Не хотите ли подняться к себе, милорд? — спросил он Эшли.

— Нет, еще рано, — живо возразил Родней. — Приходите через полчаса, Григс.

Внимательно вглядываясь в бледное, изнуренное лицо брата, в душе он проклинал себя за то, что ушел и оставил Рентона на целый вечер одного, в то время как отлично знал, что Эшли чувствовал себя скверно.

— Курьер привез эти письма из Лондона, — сказал Рентон, указывая длинной, худой рукой на плоскую ярко-красную коробку, стоявшую на столе. — Там есть много интересного, например, вырезки из газет о беспорядках в Марокко.

— Билл Савернак поступил в отряд воздушного флота, который отправился туда; он звал меня с собой. Я отказался, объяснив ему, что мои военные подвиги кончены, по крайней мере до тех пор, пока Англия не начнет воевать.

Они еще долго курили и разговаривали, пока Григс, наконец, не вернулся за Эшли. Тяжело опираясь на палку, Рентон с помощью лакея заковылял к выходу. Родней молча следил за ним; веселый огонек, сверкавший в его глазах, погас, и всякая радость, правда, временно, умерла в душе.

Эшли был таким красивым малым до войны, таким прекрасным спортсменом. Когда после ранения он вернулся домой, никто не беспокоился о его здоровье. Все были уверены в благоприятном исходе, но потом оказалось, что его рана заражена, а теперь он почти совсем парализован.

И тогда же его бросила Леонора. Это был очень низкий поступок с ее стороны.

Эшли всегда заботился о Роднее. Когда тому минуло восемь лет, их родители внезапно умерли, и Эшли, который был на двенадцать лет старше, вполне заменил ему отца. Родней боготворил своего старшего брата; он был для него олицетворением всего самого лучшего, самого сильного и красивого.

Война разразилась, когда Эшли исполнилось тридцать четыре, и оба брата сразу же приняли в ней участие, словно это было развлечение вроде обыкновенных скачек.