За обманчивым хладнокровием Рена скрывалось многое — и не в последнюю очередь то обстоятельство, что задача, поставленная им перед самим собой, была невыполнима: поскольку полиция это не просто некое количеств во человеческих рук и ног, ее нельзя пересчитать поштучно, как кабачки в мешке. Ее движущая сила — информация, а именно здесь-то и зияла брешь, и никакими математическими действиями заполнить ее было нельзя. Для острова, на котором все в той или иной степени доводятся друг другу родней, который описан вдоль и поперек, разведывательной информации к нам поступало фантастически мало. В обычные времена на Кипре сплетни распространяются со скоростью звука; если вы шумно высморкались, садясь в машину в Ларнаке, и помчались на полной скорости в Лимасол, то по прибытии вы непременно встретите человека, который уже наслышан об этом факте. Отчасти этот заговор молчания был следствием страха перед карательными мерами со стороны подпольщиков; но в первую очередь причиной служила всеобщая симпатия к ним, ведь даже если человек никак не участвовал в сопротивлении, дверь его дома была всегда открыта для очередного бомбиста. Падди Ли Фермор, рассуждая о том, насколько успех подрывных операций зависит от симпатий местного населения, обронил мимоходом:

— В конце концов, на Крите нас было всего пять человек, и у каждого по крошечному отряду, и при этом мы много лет держали на острове несколько немецких дивизий, которые никуда не могли оттуда дернуться и постоянно пребывали в состоянии крайнего напряжения.

Неужели и на Кипре начнется то же самое? Разве можно было сказать наверняка? Ведь, судя по всему, сами же киприоты были попросту не готовы к долгому существованию в режиме осадного положения. Я бы охотно согласился с этой мыслью, если бы не отдавал себе отчета в том, что Греция в любой момент может восполнить недостаток в людях и средствах, а также оказать моральную поддержку; а еще я знал, что остров ни с воздуха, ни с моря полностью отгородить от внешнего мира невозможно.

Со мной соглашались немногие, особенно если речь шла не о коренных жителях. Общее мнение склонялось к тому, что жесткие меры и экономические санкции могут оказаться весьма эффективным средством воздействия на средний класс Кипра, который не сможет долго мириться с прямой угрозой собственному карману и, при достаточно серьезном давлении, рано или поздно выдаст немногих активно действующих террористов — уроженцев острова. Этот вывод свидетельствовал о пугающей политической близорукости — как относительно природы революций вообще, так и относительно основных движущих сил нынешних беспорядков. К тому времени уже стало ясно, что у кипрских интеллектуалов сложилось мнение, будто за ЭОКА стоит непреодолимая логика развития новейшей греческой истории; Кипр в этом смысле был простым повторением Македонии. В конце концов, удалось же освободить Крит именно этим путем; и единственное трагическое обстоятельств во нынешней войны заключалось в том, что велась она против традиционного и близкого друга, который необъяснимым образом никак не мог понять простейших исторических закономерностей…

Легко было рассуждать за стойкой бара о жесткой тактике ("Один взмах кнута, старина, и все: мне уже и раньше доводилось видеть нечто подобное" или "Этих шипров надо давить, пока не запищат"), но толку от подобных разговоров не было ровным счетом никакого; ведь удар кнута мог обрушиться на плечи невиновного и вызвать чувство возмущения, которое скорее привело бы обиженного в ряды ЭОКА, чем в ряды добровольных осведомителей правительства. У деревенских была такая поговорка: "Мула он поймать не смог, вот и выпорол седло". И развитие событий все чаще и чаще вынуждало нас именно к подобной линии поведения: хотя, с другой стороны, в те далекие дни, когда все ожидали начала трехсторонних переговоров, на которых появится возможность по крайней мере высказать вслух все эти проблемы, нам казалось, что лишних поводов д ля беспокойства лучше не создавать.