Залез в левый внешний карман пиджака, обшарил карманы брюк. Нет. Остались внутренние карманы пиджака. Из одного вытянул бумажник, из другого торчала расческа. И все. Быстро пересмотрел содержимое бумажника, но ключа не нашел. Выходит, пан Роман оставляет его где-то в сейфе охраны или держит в каком-то тайнике. И путь к нему значительно трудней.

Максим сунул Кочмару в карман бумажник и вдруг нащупал кончиками пальцев что-то твердое. Провел ладонью по подкладке: так и есть, вверху еще один секретный кармашек, застегнутый молнией.

Рутковский отодвинул Кочмара в угол машины, навалился на него, чтобы таксист случайно ничего не увидел, расстегнул молнию и двумя пальцами вытянул из кармана ключ в замшевом чехле. Массивный ключ с узорчатой головкой — он видел его один раз, когда Кочмар вызывал к себе: торчал из стального сейфа, будто насмехался над Рутковским, а теперь лежит на его теплой ладони и, наверно, чувствует, как чуть-чуть трясутся пальцы Максима.

Рутковский отодвинулся от Кочмара. Не торопясь сделал слепки с двух сторон ключа и его торцевой части, старательно обтер и снова засунул в чехол. Хотел уже положить ключ назад в секретный карманчик, когда таксист спросил:

— Нашли? Ответил небрежно:

— Где же им быть? В пиджаке.

— Порядок.

— Поможете мне дотянуть господина до лифта?

— Конечно, вам одному не справиться. Тяжелый...

— Ему сегодня посчастливилось.

— Я и вижу: пьян в стельку.

— Сорвал хороший куш.

— Поздравляю. Обмывали?

— Как видите.

— Везет же людям...

Таксист снова замолчал, а Максим осторожно положил чехол с ключом обратно в карманчик. Застегнул его молнией, сидел и слушал, как бьется сердце. Наверно, лишь немного быстрее, чем нужно, — неужели он не волнуется? Конечно, волнуется и теперь, когда все кончилось. Как сказал таксист? «Порядок!» Да, полный порядок, и теперь возникает потребность установить связь с Центром. Завтра или послезавтра он увидит своего человека. Совсем своего. С ним можно разговаривать обо всем, у него, возможно, есть какие-нибудь новости.

А такси уже въехало в Мюнхен и петляло по пригородным улицам.

На следующий день шеф опоздал на работу. Рутковский ожидал увидеть его помятым и, как говорят, не в форме, но Кочмар был хорошо выбрит, пах дорогим одеколоном и глаза смотрели проницательно. Как и думал Максим, Катя Кубиевич позвала его к пану Роману первым. Кочмар, не предложив сесть, посмотрел на него неподвижным взглядом. Наконец сказал:

— С завтрашнего дня, пан Максим, будете работать в комнате ф-7.

— Спасибо, шеф, вы уже говорили мне об этом, и я постараюсь оправдать ваше доверие.

Кочмар удивленно повел плечами.

— Что вы имеете в виду? — начал неуверенно. На лбу у него появились морщины, видно, старался вспомнить, что же действительно произошло вчера и что он пообещал Рутковскому.

Максим не стал испытывать терпение шефа. Теперь нужно было объяснить Кочмару, что он держался до последнего. Сказал, преданно глядя на пана Романа:

— Вчера в полночь, когда мы прощались около вашего подъезда. Я еще хотел поднять вас на лифте, но вы отказались. Были правы, я немного перебрал и прошу прощения.

Какая-то тень промелькнула на лице Кочмара.

— Чего там извиняться... — Вдруг лицо его снова сделалось холодным и официальным. — Мы довольны вами, пан Рутковский, идите и работайте.

— Есть маленькая просьба.

Кочмар свел брови.

— Какая еще просьба? Сразу уже и...

Максим не дал ему договорить:

— Мне бы хотелось усовершенствовать свои знания в немецком.