— Будете отрабатывать после работы.

— С удовольствием.

— С удовольствием или нет, но будете отрабатывать.

Кетхен Кубиевич, услышав о решении шефа, округлила и так круглые и совсем пустые глаза. Спросила:

— Зачем это вам? Ведь пан достаточно прилично разговаривает по-немецки...

Что он мог объяснить этой красивой дурехе?

— Хочу разговаривать еще лучше.

— Зачем?

— Чтобы лучше понимать Гёте и Шиллера.

— Они работают на нашей станции? Приехали из Израиля? К слову, вы знакомы с паном Анатолем?

— Бывшим писателем?

— Да, таким, как и вы...

Максим погладил себя тыльной стороной ладони по подбородку, чтобы удержаться от язвительной реплики.

— Нет, не знаком, — ответил. — А что?

— На днях я слышала его передачу: чудо, он так хорошо рекламировал канадские пишущие машинки.

— Да, машинки, говорят, неплохие.

— Кстати, — оживилась Кубиевич, — со следующей недели вы будете получать на триста марок больше.

— С меня подарок.

— Мне нравится парижская парфюмерия.

— А я люблю дарить ее женщинам. Не говоря уже о таких красивых, как вы.

Катя покраснела от похвалы. Повернулась к Максиму так, чтобы увидел высокую грудь. Однако созерцание Катерининых сокровищ не входило в план Рутковского: знал, что Кочмару вряд ли понравится такая акция, и ретировался, послав девушке воздушный поцелуй.

Во время обеденного перерыва Рутковский не направился вместе со всеми в буфет. Выскочил на улицу, прошел несколько кварталов, пока не набрел на телефон-автомат. Бросил монету и набрал номер.

— Посредническая контора господина Генриха Штаха? — спросил. Воцарилась пауза — видно, на другом конце провода не ждали звонка. Наконец сочный баритон ответил:

— Вы неправильно набрали номер. Добавьте единицу.

— Спасибо. — Рутковский положил трубку. Итак, встреча состоится завтра. Если бы человек сказал — добавьте двойку, они бы встретились послезавтра, так было условлено еще в Центре, и завтра на одной из боковых улиц за олимпийским стадионом будет стоять белый «пежо» с букетом роз у заднего стекла.

* * *

«Пежо» стоял в точно условленном месте, и розы, правда немного увядшие, лежали на месте. Максим открыл дверцу, сел на переднее сиденье, спросив:

— Господин Висбах, если не ошибаюсь?

— Да, я, — ответил человек по-немецки и посмотрел на Максима с интересом. Был он средних лет, с залысинами, в очках, и вид у него был какой-то мрачный. Рутковский почему-то пожалел, что на связь с ним не вышел владелец вчерашнего бодрого баритона. — Петр Висбах к вашим услугам. — Он подождал, пока за угол повернет желтый «фольксваген», и тронулся, когда поблизости не было никого: потому и выбрано было это пустынное тихое место — могли легко установить, не следят ли за Рутковским.

«Пежо» выехал на широкую улицу, сразу вильнул налево: никто не прицепился им на хвост, и мужчина подал Максиму руку.

— Олег, — отрекомендовался он, — называй меня Олегом. Если ничего не случится, я буду поддерживать с тобой связь. Есть полчаса, хочешь, выпьем кофе?

— Нет, — отказался Максим, — повози по городу, мне приятно разговаривать с тобой по-русски.

Они ездили ночными, залитыми неоновым светом мюнхенскими улицами, и Максим рассказывал о своих первых шагах на РС.