Девица свалилась с Войнаровского в воду и подняла глаза на того, чей голос только что прозвучал. Вторая девица, онемев от ужаса, упала на спину, повернув голову в сторону Александра Емельяновича и не отрывая глаз от его шеи, из которой торчало что-то прозрачное, продолговатое. Войнаровский запрокинулся на спину, и по прозрачному предмету, проникшему в его мозг, стекла маленькая струйка крови.

Убийца шагнул к глядящей на него девушке, опустился возле нее на корточки, положил руку на ее грудь и глянул прямо в глаза. Она вжалась затылком в край ванны, словно взгляд убийцы давил на нее, как многокилограммовый гнет, и тут ей показалось, что на нее смотрит не человек. Глаза мужчины были пусты и не одухотворены жизнью, как будто принадлежали мраморной или ледяной скульптуре. По крайней мере, девушке так почудилось.

Рука, лежавшая на ее обнаженной груди, была холодной, как лед.

— Вот и Юля так же лежала…

Девушка поняла, что этот мерный, хрипловатый, негромкий голос, роняющий слова, как свеча роняет капли воска, принадлежит убийце. Больше некому.

И потеряла сознание.

Глава 1

Ночь как ночь. Звезды проступили на черном бархате неба, как зловеще блистающие кончики игл, пронизавшие ткань. В открытом окне вырастал полуобглоданный лик луны, казавшийся особенно четким в неожиданно холодном для июньской ночи воздухе. Яркий свет ночного светила сделал контрастными тени деревьев и домов, тяжело придавившие раскинувшуюся за оградой моего дома дорогу.

Окно было открыто, но спать не хотелось. Холодный ночной ветер струился в окно, дергал занавеску, обливал кожу и посылал по спине — туда-обратно, как руки неопытного массажиста, — упругие потоки мурашек.

В голову лезли всякие глупости. То сквозь приглушенный расстоянием собачий лай, дергающийся там, в пустом лунном пространстве ночи, продирался гул самолетных турбин, хотя никаких самолетов не было и быть не могло. То перед глазами вставала добродушная физиономия лабрадора с дикой кличкой Либерзон — пса, которого завели мои соседи. То в углах комнаты появлялись неясные фигуры недавно виденных мною, но уже умерших людей.

Бессонница была крайне редким явлением в моей жизни, но если уж приходила, то начинала бесчинствовать по полной программе. Она мучительно смыкала мои веки, но не давала успокоиться и отключиться мозгу, будила бредовые шумы, шепотки, всхлипы и гулы, которые бродили то ли внутри меня самой, то ли врывались извне — понять, угадать их источник и местонахождение не представлялось возможным. Как в калейдоскопе, сменялись картинки перед мысленным взором, то нечеткие, тусклые, как при замедленной съемке, то лихорадочные, яркие, разухабистые, как цыганская свадьба. Или как зарево зашедшегося в диком танце пожара, хохочущего, гудящего и свивающегося густыми, туго спеленутыми огненными клубами. Вот-вот. И сравнения подобны образам, рожденным бессонницей.

Нервы… Нервы, Юлия Сергеевна. Наверно, правы те, кто говорит, что нельзя долго состоять на такой нервной, ответственной и опасной работе, как у меня. Нельзя всю жизнь пить шампанское и есть острые блюда — настанет время для диетической минералочки и безвкусной фруктовой кашки-размазни.

Но несмотря на бессонницу — явление редкое, просто от переутомления, — жаловаться на жизнь и, в частности, на работу у меня нет никакого резона.

Числясь юрисконсультом тарасовского губернатора, за это лето я еще ни разу не выполняла своих действительных обязанностей — обязанностей агента с кодовым именем Багира. Справедливости ради надо сказать, что лето только началось. Но все равно: были периоды времени, когда задания и наводки из Центра сыпались как из рога изобилия, и не было возможности даже отметиться, то есть показаться на месте своей номинальной работы — в здании администрации Тарасовской области. Губернатор входил в мое положение, но все равно приходилось оформлять фиктивные отпуска, отгулы и все такое.