Илья честно выполнил отцовский завет. Победил в открытом бою Соловья-разбойника, Идолище поганое, Калина-царя. И не тронул, не обидел ни разу доброго человека.

В писательском деле тоже так. И только надо знать точно, уметь определить, кто друг, кто враг, кто добрый человек, кто злой. Нельзя полуубить врага, нельзя полуспасать друга. И нельзя выходить на ратное поле, только лишь ненавидя и никого не любя.

Вот ты, Барбин, заварил сейчас новую кашу. А вдруг ты ошибся? И вдруг, кого ты поднял в своей книге на щит, читатель, народ не примет? И вдруг, кого ты осудил, читатель прямо-таки каменной стеной поддержит, подопрет? Слушай, Костя, это очень серьезная проверка тебе! Это еще один экзамен по литературе. И это тебе не в связи с контрольными работами по физике — это контрольная работа по жизни. Здесь тройка — все равно что единица.

За спиной у меня высилась сияющая огнями скала Московского университета — символ учености, молодости и вечных благородных стремлений. Как море, вся Москва, рабочая, трудовая и тоже в огнях, лежала передо мною. Если бы мгновенно смог я охватить взглядом и всю страну родную — я тоже увидел бы огни, огни… Свет, созданный человеком, свет, побеждающий ночь.

И этот свет, пока жива земля, пока жив на земле Человек, никогда не погаснет!

Здόрово!

1966

Послесловие автора

Как-то понадобилось мне сфотографироваться, сделать художественный поясной портрет. Жил я тогда уже около четверти века в ставшем по-особому мне родным Красноярске. Фотографическая мастерская, способная отлично выполнить такой заказ, на примете была одна. Более того, в ней и работал всего-то один великолепный умелец, к которому даже создавалась своеобразная очередь. Мастер, надо сказать, человек достаточно образованный, в особенности по своей профессии, выписывая квитанцию, заметил:

— Редкая у вас фамилия. Но, впрочем, не помню где, а как будто бы мне она попадалась. Не подскажете?

Я молча пожал плечами.

Хлопоча с установкой света и усаживая меня в наиболее выгодную позу, фотограф между тем приговаривал:

— Вам, вероятно, уже лет под пятьдесят, а мне хочется скинуть вам, даже если без ретуши, хотя бы годков пять, ну, с ретушью сниму и весь десяток. Каждому ведь хочется выглядеть помоложе. Покрасивее. Поинтереснее.

Мне действительно приближалось пятьдесят, но я не стремился искусственно выглядеть ни моложе, ни красивее, ни интереснее, и сказал об этом фотографу. Тот сокрушенно вздохнул и заметил:

— Тогда зачем вы добивались, чтобы портрет обязательно сделал я?

Я наговорил ему множество комплиментов в том смысле, что он хорошо умеет схватывать в лице живое движение мысли и это, мол, для меня самое главное. На этом мы и расстались.

Получилось так, что за своим заказом я почему-то явился с очень большим пропуском назначенного срока. Фотограф долго рылся в ящике с готовыми работами и все повторял мою фамилию. Потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

— Вспомнил, вспомнил — редкая фамилия! А вы знаете, что под вашей фамилией не так-то давно какой-то молодой матросик — не читали? — о себе книжку написал. Разве так допускается, называться чужим именем? Или это ваш однофамилец?

— А вам не подумалось, что эту книгу именно я написал?

Он иронически смерил меня взглядом с ног до головы.

— Ну какой же из вас, хоть сейчас, хоть и раньше, матрос? Я тысячи людей фотографировал и сразу вижу, кто чем дышит.

— Чем же я дышу?

Фотограф особенно пристально посмотрел на мои руки, на слегка сутулящуюся спину и лысинку.

— Не сказал бы, что из большого начальства, — нету у вас в лице этого, — а так что-нибудь вроде бухгалтера.