С одиннадцати лет, и даже очень часто в одиночку, шатаясь с ружьем за плечами по отрогам Саян в поисках добычи, я привык именно к этому «закону тайги» и знал, что тайга — она всегда и добрая и щедрая. Бояться в ней абсолютно нечего, кроме собственной несмышленности. Ну, конечно, меня кое-чему подучивали старшие наставники, обитатели трех остальных дворов в нашем поселке, вековечные таежники, но самым верным учителем оставалась все-таки житейская практика, ибо именно она-то обычно и задавала такие премудрые задачи, решение которых заранее никак не предусмотришь. И я не знаю как, посредством какого метода, руководствуясь какими признаками, но я достаточно свободно выберусь к жилью из самой дикой глухомани, опусти туда меня хоть на парашюте с завязанными глазами — так, интуитивно, летят птицы весной из теплых стран к своим северным гнездовьям — и в то же время очень просто могу запутаться в коридорах сложно построенного здания, либо в кривых улицах большого города.

Я не испытывал ни малейшего чувства страха, ночуя в тайге один, там, где захватила темнота. И чего было бояться, если за опояской топор, а за пазухой коробок спичек? Значит, обеспечен костер, а разжечь его, умеючи, и в дождь и в снежную метель, не столь уж хитро. Будет тепло. Да к тому же есть и такие способы сооружать костры, «нодьи», что возле них можно преспокойно проспать всю ночь напролет, не вставая, чтобы подбросить топливо. Дикий зверь к огню не приблизится, а человек подойдет к тебе в тайге — это друг. Пищу себе, захочешь до смерти есть, так или иначе — тоже добудешь. Понятно, не всегда отменно вкусную и сытную, но все-таки пищу.

Вот на этом: на любви и доверии к щедрой и доброй природе, если ты и сам к ней добр, на незыблемых законах товарищества там, где одному порой не справиться без поддержки другого, я и вырос. Привык любоваться восходами и закатами солнца, сонным бормотаньем лесных ручейков, доверчивым перекликом ранних птиц; чувствовать себя этаким непобедимым героем, когда вокруг тебя с треском валятся сломанные ураганом деревья; или пыша драконовым пламенем, охватывает тебя со всех сторон лесной пожар; или вышедшая из берегов горная река грозит смыть, утащить твою лодчонку, единственное спасенье; или когда черная — да, да иной ее не назовешь! — столь мрачная и плотная пурга тебя сбивает с ног, и кажется в ее безумной круговерти, что вот всему уже приходит конец.

Привык я с той поры в людях тайги — и вообще в людях — видеть главным образом светлое, чистое, как бы упругую и настойчиво тянущуюся вверх ветвь могучего дерева жизни.

О таежниках иногда ходят легенды, что это люди какой-то особой породы, что, дескать, они физически неимоверно сильны, выносливы, а что касается морозов — так и за полсотни градусов ниже нуля им нипочем. Все это так и не так. Уже говорил я, что сама обстановка заставляет человека к ней приспосабливаться. Будешь много ходить по горам, да глубоким снегам, да среди непролазной чащи и бурелома, да таскать на горбу, допустим, мешки с добытым кедровым орехом, обязательно станешь и сильнее и выносливее.