|
Путь в галерею тебе закрыт. Ты — ничто, ты — отбросы, ты — ноль, пустое место! А теперь кругом и шагом марш туда, откуда пришел, пока я не выяснила, сколько повреждений я могу нанести твоему мертвому телу! Голос Маделейн звучал так резко и так беспощадно искренне, что Харт готов был поверить каждому ее слову. Он в тревоге взглянул на Эша, а тот и не подумал даже сдвинуться с места Когда Эш заговорил, голос его был спокоен: — Много на себя берешь, Маделейн. Ты тепло здесь устроилась, присматриваешь за Временем, что тоже неплохо: кому-то надо заниматься и этим, а не у многих из нас хватило бы на это терпения. Да только ты ошибаешься, если думаешь, будто ты здесь главная только потому, что Время становится малость рассеянным в предчувствии своего конца. Можешь козырять своей татуировкой «НЕНАВИЖУ» на пальцах, но это не означает, что ты настолько крута, что тебе хватит силенок тягаться со мной. Будь паинькой и делай, что тебе говорят, Маделейн. — Не называй меня так! Маделейн помахала рукой с ножом у лица Эша, затем вдруг замерла и отступила на шаг. Ничего не произошло, но все вдруг разом переменилось. Не двинув и мускулом, не проронив ни слова, Эш вдруг сделался пугающе, невыразимо опасным. От него, словно холодным ветром, повеяло ледяной угрозой, и сердце Харта болезненно сжалось. Вся его смелость уменьшилась до размеров горошины, растворилась, исчезла вовсе, и ему стоило невероятных усилий заставить себя не попятиться в страхе от своего спутника. Где-то в глубине сознания сверкнула мысль, он понял, кто такой Эш в реальности — мертвец, как он и говорил. Смерть ворвалась в комнату и наполнила ее целиком. Протянув руку, Эш вынул нож из трясущихся пальцев Маделейн. Он улыбнулся девушке, и улыбка эта не была ободряющей. Хотя, подумалось Харту, была ли это улыбка вообще. — Ты слишком вольно разглагольствуешь о смерти, Маделейн, а сама ничегошеньки не знаешь. Может, стоит показать тебе, что есть смерть на самом деле? Раскрыть тебе секреты могилы и рассказать о прелестях сырой земли? Все краски схлынули с лица Маделейн, а макияж потускнел на фоне застывшего взгляда распахнутых глаз. Тело ее била дрожь, но, даже несмотря на это, она не отступила ни на шаг. Улыбка Эша расползлась еще шире, и живого в ней не осталось ни капли. — Пожалуй, достаточно. Ровный бесстрастный голос остудил накалившуюся обстановку, словно холодный душ. Эш огляделся по сторонам в поисках сказавшего эти слова, а Мэд провела дрожащей рукой по губам, словно пробудившись от ночного кошмара. Дыхание Харта выровнялось, и сковавший жилы лед начал потихоньку таять. Харт коротко глянул на Эша уже по-новому, а затем так же, как Эш, поискал глазами говорившего. Из лабиринта механизмов прямо к ним направлялся сухопарый мужчина лет шестидесяти, одетый по моде середины викторианской эпохи. Его длинный черный сюртук был изящного, строгого покроя, и, если не брать в расчет золотую цепочку для часов, ярко блестевшую поперек жилета, единственным цветным пятнышком в наряде этого человека был шарф абрикосового цвета, прикрывавший горло. Мужчина стоял перед ними, добродушно осклабившись, — ни дать ни взять, любимый дядюшка. Словно мантия, его фигуру окутывала атмосфера невидимой власти, чуть замутненная некой неопределенностью. — Пора бы тебе уже перестать провоцировать бедную Мэд, — строго обратился он к Эшу. — Негоже забывать правила хорошего тона только оттого, что ты мертв. А теперь верни ей нож. — Мне очень жаль, — проговорил Эш, небрежно протягивая девушке нож. — Больше не повторится. — Во-первых, нисколько тебе не жаль, и, во-вторых, повторится это еще не раз, но в настоящий момент пусть будет как есть. Рад тебя видеть, Леонард. Могу я надеяться, что ты наконец решился поступить так, как тебе надлежит, и пройти через Дверь в Вечность? — Я не могу уйти, — покачал головой Эш. |
