— Я расследую это дело, — сказал Дэнни, — и решил сам приготовить тело к вскрытию. Я этому обучен. Я сказал Ральфи, будто вы дали добро.

— Апшо, убирайтесь отсюда!

— С Новым годом, — сказал Дэнни.

— Эт-то п-правда, док, — бормотал Карти. — Чтоб мне сгинуть, если я вру!

Дэнни упаковал свой чемоданчик, думая, что делать дальше: заняться обходом Аллегро-стрит или отправиться домой и завалиться спать. Перед сном он будет думать о Кэти Хадженс, Бадди Джастроу, о доме на проселочной дороге в округе Керн… Уже на выходе он обернулся. Ральф Карти делился взяткой с доктором в карнавальной шляпе, украшенной фальшивыми самоцветами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лейтенант Мал Консидайн сидел в своем маленьком кабинете следователя уголовного отдела окружной прокуратуры и смотрел на фото своих сына и жены, стараясь не думать о Бухенвальде. Было начало девятого. Он стряхнул тяжелый беспокойный сон, в который его погрузило чрезмерное возлияние виски. К брюкам пристали цветные кружки конфетти, а на табличке «Заместитель начальника» на дверях остались следы губной помады «Пурпурный декаданс» производства Макса Фактора. Это постаралась стенографистка. Шестой этаж городского совета выглядел как плац после парада.

Разбудил Мала звонок Эллиса Лоу: он и «еще кое-кто» ждут его через полчаса в ресторане «Тихий океан». А у него Селеста со Стефаном оставались дома одни. Мал понимал, надо бы им позвонить поздравить с Новым годом, хотя он знал, что жена превратит разговор в перепалку.

Мал снял трубку и набрал номер домашнего телефона. Селеста ответила после третьего гудка:

— Да? Кто это, который звонит? — По этой корявой фразе становилось ясно, что она только что разговаривала со Стефаном по-чешски.

— Это я. Хотел предупредить, что задержусь еще на несколько часов.

— Что, блондинка выдвигает требования, герр лейтенант?

— Какая еще блондинка, Селеста! Ты же знаешь, что никакой блондинки тут нет и что я в Новый год ночую в управлении…

— Как сказать по-английски «роткопф»? Рыжая? Кляйне роткопф шайсер штуппер…

— Говори по-английски, черт тебя побери! Брось ты эти штучки!

Селеста рассмеялась. Этот наигранно веселый смешок, перебивающий ее болтовню на чужом языке, он терпеть не мог.

— Дашь ты мне поговорить с сыном или нет! Молчание, потом обычная привычная декларация Селесты Гейштке Консидайн:

— Это не твой сын, Малкольм. Его отцом был Ян Гейштке, и Стефан знает это. Ты мой благодетель и муж, а мальчику одиннадцать лет, и он должен знать, что его родное — это не американише полицейский тон, не бейсбол, не…

— Дай мне сына, черт тебя дери!

Селеста тихо засмеялась. Один — ноль в ее пользу: он снова сорвался на приказной, «полицейский» тон. В трубке было слышно, как Селеста воркующим голоском ласково подзывает Стефана по-чешски. И вот он мальчик — как раз посреди между ними, и не его, и не ее:

— Папа, Малкольм?

— А га. С Новым годом!

— Мы смотрели салют. Поднялись на крышу ~ и были под зон… зонн…

— Вы держали зонтики?

— Да. Мы видели, как мэрия вдруг вся осветился, а потом салют, а потом они… залопались?

— Затрещали, Стефан, — поправил мальчика Мал. — За-тре-ща-ли. Лопнуть — это другое, это когда надутый шар проткнешь.

— За-тре-ска-ли? — Стефан пытался произнести новое для него слово.

— Ща-ща, затрещали. Мы займемся с тобой языком, когда я приду, и потом, может быть, съездим в парк Уэстлейк, будем уток кормить.