— Значит, ты все же думаешь, что я — Синг? — иронически и немного униженно спросил он.

Он понимал, что она права.

— Кто может с уверенностью говорить об этом? — вопросом на вопрос ответила она.

Затем улыбнулась и добавила:

— Хотя я и нахожу, что очень трудно поверить тому, что ты — Синг. Снег в котелке уже растаял. Я поднимусь наверх и наберу еще, — сказала Эстрел после недолгого молчания. — Ведь его надо так много, чтобы получить хоть немного воды, а нам обоим хочется пить. Тебя зовут Фальк?

Он кивнул, внимательно рассматривая ее.

— Не подозревай меня, Фальк, — сказала она. — Дай мне самой доказать, что я из себя представляю. Мысленная речь ничего не может доказать. Доверие — это такая штука, которая должна расти на поступках изо дня в день.

— Что ж… — Фальк рассмеялся. — Поливай эти поступки, и я надеюсь, что оно, доверие к тебе, вырастет.

Позже, во время долгой, безмолвной ночи в пещере, он поднялся, проснувшись, и увидел, что она сидит на корточках перед горящим костром, уткнувшись в колени.

Он тихо позвал ее по имени.

— Мне холодно, — откликнулась она. — Мне очень холодно.

— Ложись ко мне, — предложил он и протянул руку.

Она ничего не ответила, но через мгновение поднялась и, переступив догоравший костер, забралась к нему под одеяло. Она была совершенно обнаженной, и только бледный нефритовый камень висел между ее грудей. Она была очень озябшей и дрожала от холода. И хотя во многих аспектах его ум ничем не отличался от ума обычного молодого человека, он решил не трогать ее, ее, которая столько натерпелась от дикарей Баснасска. Но она шепнула ему:

— Согрей меня и дай мне утешение.

Он вспыхнул, как костер на ветру. Вся его решимость была сметена ее присутствием и охватившим его желанием.

Всю ночь она лежала в его объятиях возле догоравшего костра.

Еще три дня и три ночи бушевала метель. Это время Фальк и Эстрел провели, отсыпаясь и предаваясь любви. Она была всегда такой же податливой и покорной, а он, помня только приятную и полную радости любовь, которую разделял с Парт, был сбит с толку тон ненасытностью и неистовством, которые возбуждала в нем Эстрел.

Очень часто мысли о Парт сопровождались воспоминаниями об источнике чистой и быстрой воды, который пробивался среди скал в одном тенистом месте в лесу поблизости от поляны.

Но никакие воспоминания не могли утолить эту жажду, и он снова и снова искал удовлетворения в уступчивости Эстрел и находил, во всяком случае, изнеможение. Один раз это даже вызвало в нем неожиданный гнев, и он обвинил ее.

— Ты отдаешься мне только потому, что думаешь, что должна, а если этого не будет, то я все равно бы изнасиловал тебя.

— А ты бы не совершил этого?

— Нет, — отрезал он.

Он и сам верил этому.

— Я не хочу, чтобы ты служила мне… Разве мы оба не нуждаемся в тепле, в человеческом тепле?

— Да. — прошептала она.

Он некоторое время держался подальше, твердо решив, что больше не прикоснется к ней. В одиночку обследовал огромный подвал, пользуясь при этом светом своего лазера. После нескольких сотен шагов пещера сужалась, становилась высокой, как туннель. Безмолвный и черный, он вел его по абсолютно прямой линии довольно долго, затем повернул. Шаги гудели, отдаваясь в тишине, нарушая дарившее здесь безмолвие. В поле зрения Фалька ничего не попадало, он шел, пока не устал и не проголодался, и только после этого повернул назад.