— Вы не пытались прошлой ночью совершить самоубийство, — сказал Кен Кениек своим безразличным шепотом.

Было непонятно — вопрос это или просто констатация факта.

Такой выход даже не приходил Фальку в голову.

— Я думал о том, что позволил бы только вам проделать это, — с вызовом ответил Фальк.

Кен Кениек не обратил внимания на эти слова, хотя отлично их понял.

— Все готово, — прошептал он. — Это те же запоминающие устройства и точно такие же связи, которые были использованы для блокирования вашей первоначальной структуры сознания и подсознания шесть лет назад. Если вы в душе согласны на этот опыт, то устранение блокировок подсознания не будет сопряжено с какими бы то ни было затруднениями или нанесением умственных травм. Согласие очень существенно для восстановления, хотя совершенно не нужно для подавления сознания. Вы готовы?

Почти одновременно с произнесенными вслух словами он обратился к Фальку при помощи мысленной речи: «Вы готовы?»

— Да, — едва слышно пробормотал Фальк.

Как бы удовлетворившись ответом и сопровождающими этот ответ эмоциональными обертонами, Синг кивнул и произнес своим монотонным шепотом:

— Я начну прямо сейчас же, без применения наркоза. Наркотики затуманивают ясность гипнотического и парагипнотического процесса. Без них мне легче работать. Садитесь.

Фальк повиновался молча, стараясь изгнать из мозга какие-либо мысли.

По какому-то неслышимому сигналу в комнату вошел ассистент и наклонился над Фальком, в то время как сам Кен Кениек расположился перед лицевой панелью одного из компьютеров.

В его позе было что-то от музыканта, сидящего перед своим инструментом. На мгновение Фальк вспомнил огромную систему в тронном зале Властителя Канзаса, быстрые черные пальцы, парившие над ней, которые чертили и перечеркивали определенные изменяющиеся узоры камней, звезд, мыслей. Тьма нахлынула на него, как шторы на глаза и разум. Он сознавал, что к его черепу что-то приспосабливают, нечто вроде колпака. Затем он перестал что-либо ощущать, кроме черноты, бесконечной черноты, кромешной, всеобъемлющей тьмы!

В этой тьме чей-то голос произнес одно слово, которое он почти что понял. Снова и снова этот голос произносил одно и то же слово, какое-то имя…

Подобно языку пламени вспыхнула его воля к жизни, и он провозгласил, собрав все свои силы, ломая все препятствия, в тишине тьмы, которая обволакивала его мозг:

— Я — Фальк!

Но тьма все же поглотила его.

11

Место было темное и тихое, как в дремучем лесу. Слабый, он долго блуждал где-то между сном и пробуждением.

Ему часто снились какие-то сны или фрагменты снов, когда-то ранее виденных им. Затем он снова крепко уснул и снова проснулся среди тусклой зелени и тишины.

Кто-то шевельнулся рядом с ним. Повернув голову, он увидел какого-то юношу, совершенно ему незнакомого.

— Кто вы?

— Я Хар Орри.

Имя это упало как камень на спокойную поверхность его мозга и исчезло. Только круги от него становились все шире и шире, пока мягко и медленно самое внешнее кольцо не коснулось берега и не исчезло. Орри, сын Хара Уэдена, один из Путешественников, мальчик, ребенок, зимнерожденный.

По спокойной поверхности его мозга прошла легкая рябь.

Он прикрыл глаза, и ему захотелось снова нырнуть в глубь успокаивающей темноты.

— Мне снилось, — пробормотал он с закрытыми глазами, — что…

Через мгновение он опять заговорил:

— Мне очень много привиделось…

Он понял, что от действительности уйти нельзя. Он открыл глаза и смело взглянул в испуганное нерешительное лицо юноши.