Путь…

Он перевел взгляд с Книги на собственную руку, которая держала Книгу. Чья это рука, которая загорела под чужим солнцем и покрылась шрамами чужой жизни?

Чья она?

Он не мог вспомнить имя, он бы не мог прочесть его. Во сне он читал эти слова. В том долгом сне в то время, когда был мертв.

Вместе со сном над ним поднялась какая-то огромная волна и обрушилась на него.

Он стал Фальком, но продолжал быть и Ромарреном. Он был глупцом, и он был мудрецом.

Он стал единым человеком. Он был рожденным дважды.

12

В эти первые полные страха часы он молился тому, чтобы его избавили то от одного «Я», то от другого. Один раз, когда он мучительно громко выкрикнул что-то на своем родном языке, родном ему, он совсем не понял произнесенных им же самим слов, и это было настолько ужасно, что он даже заплакал, ощущая собственное бессилие.

Он был Фальком, когда не понял этих слов, и Ромарреном, когда заплакал.

В это самое мгновение своих непрекращающихся страданий он в первый раз дотронулся всего на какой-то миг до уравновешивающего шеста в середине своей личности и на мгновение стал «собой». Затем он снова потерял ощущение этого равновесия, но в нем затеплилась надежда, что мгновение равновесия и гармонии повторится.

Гармония!

Когда он был Ромарреном он цеплялся за это понятие, и, возможно, то, что он мастерски владел этой доктриной своего родного народа Келшак, удерживало его от падения в бездну Безумия. Но пока еще не было воссоединения или равновесия двух разумов, которые разделяли его черепную коробку. Он вынужден был метаться между ними, вытесняя одну личность другой. Он едва ли был в состоянии передвигаться, будучи подвержен галлюцинациям владения двумя телами. По сути он был двумя физически разными людьми. Он не отваживался спать, хотя и устал до изнеможения, — он очень боялся пробуждения.

Была ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — заметил Фальк. Поначалу он был сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к этому испытанию Именно Фальк был первым, именно он затеял диалог с Ромарреном, а не наоборот.

«Мне нужно хоть немного поспать, Ромаррен, ты понимаешь?» — сказал он.

Ромаррен воспринял его слова как мысленно произнесенные, и без какого-либо раздумия, искренне ответил:

«Я боюсь уснуть».

Некоторое время Ромаррен бодрствовал и воспринимал сны Фалька, подобно теням и эху в своем мозгу.

Он прошел сквозь это первое, самое худшее время, и к тому времени, когда утро осветило мрачные стены его комнаты, страхи прошли, и он начал постепенно овладевать контролем над мыслями и действиями обеих личностей, заключавшихся в нем.

Конечно, не было настоящего перекрытия между двумя комплектами его воспоминаний. Сознание Фалька возникало благодаря огромному количеству нейронов; оставшихся незадействованными в высоко развитом интеллекте на вспаханных полях разума Ромаррена. Основные двигательные функции и сенсорные пути никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором двигательных привычек и образов восприятия. Любой предмет представлялся сейчас по-разному, в зависимости от того, Фальк или Ромаррен рассматривали его. Хотя в перспективе это раздвоение могло иметь следствием увеличение его интеллектуальной мощи и повышение восприимчивости, в настоящее время от такой неразберихи голова у него шла кругом.

Кроме того, была ощутима разница в эмоциональных, оттенках, что во многих случаях приводило к противоборству испытываемых им чувств. Поскольку воспоминания Фалька так же, как и воспоминания Ромаррена, полностью покрывали собственную часть жизни, они никак не могли выстроиться в надлежащей последовательности и имели склонность восприниматься синхронно по времени.