– Подними руки, – велела девочка и запела:

У папы не осталось дел.

Сидел и на воду глядел.

Сидел, глядел, не ждал беды.

Теперь глядит из-под воды.

При этом она хлопала в такт по ладошкам Тари. Правой по правой – левой по левой, правой по левой – левой по правой. Тари развеселилась, песенка показалась ей забавной. Игра тоже понравилась, хотя ладони у девочки были такие холодные и сморщенные, словно она целый день просидела в ванне.

– Твоя очередь, – сказала девочка.

Тари стала хлопать: «У па-пыни осталось дел…». Девочка посмотрела с такой печалью, что Тари захотелось немедленно ее обнять. Но у той изо рта потекло что-то черное.

Тари стало страшно и одиноко. «Где же папа с мамой? Далеко? А кто дальше? Они ведь теперь не вместе».

– Как тебя зовут? – снова спросила Тари.

Девочка молчала.

Тари спрашивала и спрашивала. И все без толку. Как об стенку горох. Тари истерически засмеялась. Черная маслянистая жидкость с новой силой потекла изо рта девочки. Булькающий смех, который она так долго сдерживала, вырвался, наконец, наружу.

Девочка села на прогнившие от сырости половицы и вытерла подбородок. Перед ней стояло несколько игрушечных домиков, скорее даже сарайчиков. В них мерцали свечки, наполняя светом крошечные окошки. Тари села напротив, и дети стали перебирать игрушки.

– Мне в них нравится, – с покорным вздохом сказала девочка. Она смотрела на домики, в глазах у нее отражались огоньки. Красные, зеленые, желтые, совсем как на рождественской елке. – Я живу в игрушках, которые мама делает.

– Врешь.

– Честно.

– Как это?

– В них – мамина любовь. Она меня держит здесь, рядом с мамой. А сигналы наоборот тянут прочь. Прямо на куски разрывают.

– Какие сигналы?

– Которые мир соединяют. Только они неправильно его соединяют. – Девочка поставила один домик на крышу другого. Верхний слился с нижним, получилось новое здание. Засветились окошки.

– Дай попробовать, – Тари взяла два домика, но сливаться они не хотели.

– Тебе что на Рождество подарили? – спросила девочка. Разноцветные искорки плясали у нее в глазах, даже когда она смотрела в сторону.

– Так сейчас ведь не Рождество! – удивилась Тари.

– Вот и папу сигналы тянут все выше, выше. Но он иногда спускается. Потому что мама его еще любит. Ну, так, немножко. Если она меня отпустит…

– То что?

– Она меня только во сне будет видеть.

Вдруг налетел запах травы и цветов. Тари оглянулась. Кругом расстилался луг. По нему бродили цирковые животные – слоны, тигры, собаки. На деревьях сидели попугаи и другие диковинные птицы всех мыслимых расцветок.

– Класс! – завопила она.

– Здесь можно только воображать, – равнодушно сказала девочка. – Воображать, воображать, воображать. Когда умрешь, больше делать нечего.

– А ты умерла?

Девочка кивнула:

– Мы живем в снах. Ты не знала? Мы возвращаемся, когда снимся. По-другому никак не вернуться.

Вытряхнув на ладонь две таблетки ативина, Джозеф повертел в руках пузырек. Должно же тут быть написано, сколько можно принять за один раз? Про дозировку ничего не сообщалось. Он сунул таблетки под язык, чтобы быстрее рассосались.

«Дожили. Я видел привидение», – повторял он про себя, стаскивая пропотевшую одежду и вынимая из чемодана смену белья. Он стоял посреди ярко освещенной комнаты. Сна ни в одном глазу. «Я видел привидение».