– А если, к примеру, человек, которого дрейлинги считали погибшим, вдруг вернется?

– Нет!

– А если переворот, в результате которого убили короля Харквальда, будет объявлен нелегитимным, а пиратов обуздают…

Сигруд барабанит пальцами по руке, кипя от злости. И молчит.

Что-то с тихим бульканьем стекает по одной из трубок.

– Ты даже не подумаешь над моим предложением? – говорит Шара.

– Даже когда отец был жив, – говорит Сигруд, – меня отталкивала сама идея… ну что придется править…

– Ну так я тебя и не прошу об этом. Мне, по правде говоря, никогда не нравились монархии. Я спрашиваю вот о чем, – медленно, но упорно выговаривает Шара, – я спрашиваю – если бы ты, Даувкинд, последний принц дрейлингских берегов…

Сигруд закатывает свой единственный глаз.

– …вернулся бы в пиратские государства, в эти Дрейлингские республики, причем с полной, абсолютно полной поддержкой Сайпура… – Вот тут Сигруд сразу прислушался. – …Ты мог бы начать, скажем, какие-то реформы? Разве это не облегчило бы положение дрейлингского народа?

Сигруд некоторое время молчит.

– Я знаю, – тут он запускает руку под повязки и чешется, – что если уж ты об этом заговорила, то это действительно серьезно.

– Еще как серьезно. Но это может случиться, а может и не случиться. Я возвращаюсь в Сайпур, но… я могу погибнуть.

– Тогда я должен ехать с тобой!

– Нет, – отрезает Шара. – Я тебя с собой не возьму. Отчасти потому, что я практически уверена в успехе. Но я также хочу, чтобы у тебя была своя собственная жизнь, Сигруд. Я хочу, чтобы ты ждал здесь, подлечился – неважно, получится у меня или нет. Если в Министерстве иностранных дел ничего не изменится, знай – я погибла.

– Шара…

– А если это случится… – тут она вкладывает ему в ладонь крохотную записку, – …то вот название деревни, где прячутся твоя жена и дочери.

Сигруд потрясенно смаргивает.

– Если я погибну, то вот тебе моя последняя воля: я хочу, чтобы ты вернулся к ним. Вернулся домой, Сигруд, – говорит Шара. – Когда-то ты мне сказал, что отец и муж, которого они знали, погиб, а огонь жизни в тебе потух. Но я считаю, что это чушь. И гордыня. Я думаю, что ты, Сигруд йе Харквальдссон, просто боишься. Ты боишься, что дети твои выросли и что близкие тебя не узнают. Или не захотят иметь с тобой дела.

– Шара…

– Сигруд, больше всего в жизни я хотела бы узнать своих родителей. Ведь я так хотела быть достойной их памяти… У меня не будет такого шанса, а у твоих детей он еще есть. И я думаю, что они с ума сойдут от радости, узнав, кто приехал.

Сигруд изумленно смотрит на клочок бумаги у себя на ладони.

– Я был не готов, – ворчит, – к такому штурму.

– А мне раньше и не приходилось тебя убеждать, – говорит Шара. – Теперь ты знаешь, почему я такой хороший оперативник.

– А что за чушь про Даувкинда… – сердится Сигруд. – Это же детская сказочка! Они же верят, что сын короля Харквальда какой-то… мгм… прекрасный принц! Рассказывают, что он выйдет из моря, оседлав гребень волны, да еще и на флейте при этом будет играть! На флейте, представляешь! А тут я такой заявляюсь…

– Ты сражался в стольких битвах, так почему же медлишь перед этой, решающей?

– Одно дело убивать, – говорит Сигруд, – а другое – лезть в политику.