Что-то плохое приближалось.

Здесь все принадлежало им. Посадочная площадка, подземный гараж на две монеры, ботанический сад, плодоносящий виноградник, домик для гостей, детский спортзал, зимний бассейн, винный погреб…

Волкарь увидел ее, и все повторилось.

Женская фигурка в мокрой от морской воды, длинной нижней рубахе. Белая ткань так плотно облегала тело, что скульптору, захоти он поработать здесь, не пришлось бы раздевать свою прелестную модель. Женщина стояла спиной на камне, у самого края скалы, волнорезом выдающейся в море. За этим волнорезом начинался другой участок, принадлежащий такому же ветерану конфедерации, заслужившему его в боях за свободу и порядок.

Женщина смотрела на море. Черные вьющиеся волосы, отяжелевшие от воды, раскинулись узкими прядями по красивой спине. Ленивые волны захлестывали голые пятки, солнце краешком золотого луча водило и водило по точеному изгибу фигуры, словно не в силах оторваться от совершенства…

– Клавдия? – Волкарь поперхнулся.

Ноги застревали в раскаленном песке, но он упорно вытаскивал их.

– Клавдия? – Ему показалось, что звуки не слетают с губ, как это витиевато и красочно описывают поэты. Звуки застревали, повисали у него на подбородке, как горькая слюна эпилептика.

То, чего он боялся, приближалось.

Женщина не оборачивалась. Волкарь подошел уже так близко, что под легкой влажной тканью рубахи различал темную полоску между ее ягодиц. Еще он видел золотую цепочку на ее бедрах, цепочку, с которой так любил играть, когда они лежали в полутемной спальне их дома, счастливые и уставшие…

– Пожалуйста, не пугай меня, – он попытался засмеяться, но смех тоже застрял, облепил рот противным клубком, похожим на перья мертвой птицы.

Очень медленно она начала поворачиваться. Роскошные черные волосы вздыбились под порывом ветра, и Волкарь никак не мог рассмотреть ее лицо. Волосы взлетели, хотя только что казались мокрыми и неподвластными ветру. Стройная фигурка поворачивалась, солнечный луч замер на кончиках ее торчащих грудей, вот уже стал виден расстегнутый ворот…

Все повторилось. Он вспомнил и закричал.

Она развернулась к нему окончательно; Волкарь пытался опустить взгляд, чтобы не смотреть ей в синее лицо, не смотреть на уродливый, кровоточащий шрам, протянувшийся от ее горла до паха, не смотреть в пустые закатившиеся глаза, в уголках которых гнездились черви.

Она повернулась, и кончики ее пальцев безжизненно повисли над пеной. Женщина не стояла на ногах, она была насажена на тонкий металлический прут, уходящий под воду. Как бабочка в гербарии или как… как жертва древней инквизиции. Прут пронзил тело и торчал изо рта, дважды прорвав горло, отчего казалось, будто изящный подбородок надменно вздернут…

Волкарь задыхался и отступал назад. Ему неистово хотелось развернуться и побежать, но тогда мертвец непременно прыгнул бы ему на спину. Женщина начала медленно поднимать руки. На ее пальцах не было ногтей. Волкарь распахнул рот, чтобы закричать, ибо только в крике еще оставалась толика спасения, но воздуха в легких не было, а захлопнуть рот он уже не смог, потому что плотная маска с трубкой перекрыла гортань, и только щелчок инъектора возле горла…

42

ХИЖИНА РЫЖЕЙ ЛО

Если ты смотришь в бездну, знай, что и бездна пристально смотрит в глубину твоей души.

Девять подвижных объектов в здании. Что-то приближалось к нам. Что-то охотилось на людей. Мы могли сколько угодно убеждать себя, что охотники – это мы.

А еще меня раздражала болтовня наших парней, отправившихся на поиск госпиталя, но отключать связь не стоило.