При этом воспоминании рот снова наполнялся сладко-соленым теплом. Наверное, просто кровоточили десны…

Что случилось, он же молчал о том, что стряслось с ним на Кавказе?!

На работу он устроился удивительно быстро. Демобилизованный, с медалью, да еще и неоконченное высшее — ему сразу предложили пост начальника смены в военизированной охране. Сутки через двое, довольно приличная, даже по нынешним меркам, зарплата, соцпакет и льготные путевки от предприятия в санаторий под Зеленогорском.

Работал Кирилл честно, с подчиненными был строг, на работе не пил и другим не давал. Так он быстро оказался у начальства на хорошем счету. Другой бы от радости плясал, а ему было все равно — жизнь потеряла смысл. Если этот смысл, конечно, вообще когда-то был.

Врут, что время лечит. Оно просто притупляет чувства и стирает воспоминания. Все события словно происходили мимо.

Похоронили бабушку.

Мать осталась жить на ее квартире в Колпино, устроилась там на работу, стала встречаться с каким-то сорокапятилетним инженером, человеком непьющим и положительным. Видеть его Кирилл, конечно, отказался наотрез:

— Он же не отец, так к чему? У вас своя жизнь, а у меня — своя…

Он вообще замкнулся в крохотном мирке малогабаритной квартиры в обшарпанной девятиэтажке. Таких полно в «ГДР». Так в Питере называют вовсе не восточную часть Германии — сама-то страна это название давным-давно утратила.

Нет, «ГДР» — это «Гражданка дальше Ручья». Есть на севере такой проспект — Гражданский, и. Муринский ручей, и довольно унылый район типовой застройки по его берегам. Там-то он и поселился.

Одиночество Кирилла только радовало — некому, кроме него самого, было замечать начавшиеся с недавних пор изменения.

Раньше он не любил темноту, в детстве вообще боялся ее до судорог и засыпал только при включенном ночнике. Теперь темнота стала его стихией, он видел в ней не хуже кошки, что облегчало жизнь в краю вечно разбитых уличных фонарей. Зато любимое теплое солнышко било по глазам чем дальше, тем больнее.

Сначала Кирилл завел дымчатые очки. Даже осенью в них ходил, когда защищаться от солнца, вроде бы, совершенно не было необходимости. Потом, едва прошел месяц, пришлось сменить их на более темные. Ему долго пришлось подбирать фасон и оправу, чтобы не смущать начальство. Оно, впрочем, не отреагировало вовсе, даже удивления не выразило.

С детства Кирилл был приучен к поджаристому мясу с аккуратной корочкой. Тошно было даже подумать о полусыром куске с гипотетическими глистами. Но сейчас даже не задумывался о глистах, зато с удовольствием впивался в горячие и пересоленные ломти филе с кровью. А печенку нередко не готовил в принципе, только кипятком ошпаривал да солил, мелко нашинковав с зеленым луком.

Имелись и другие «мелочи жизни». Силушки Кириллу хватало всегда, иначе и в спецназ он не попал бы. Но он был сильно удивлен сам, когда одной рукой, без особого усилия, выкинул прямо на тротуар пьяницу, пристававшего в автобусе к пассажирам. Так удивлен, что даже не обратил внимания на восторженные взгляды девиц.

А еще были сны. В них он, Кирилл, шел по почти безлюдному ночному городу, тонущему в странном сине-фиолетовом сиянии. Из подворотен опасливо скалились какие-то черные рваные тени. Кто-то встречался ему, приветствовал, как своего. Они беседовали, и город терял странные цвета, становился реальным.

Проснувшись, Кирилл не помнил ничего, кроме отрывочных картин, да еще голова была тяжелая, как с четвертинки паленой водки.

А ведь не пил!

Кризис случился, когда с момента возвращения с проклятой войны прошло чуть больше года. Сначала подвело здоровье. Началась апатия по утрам, слабость и сонливость. На работе дважды чуть не сорвался в приступы необъяснимого слабо мотивированного бешенства.