– И чем же все это закончится?

– Мы ведь этого никогда не узнаем, не так ли? Я погрузился в сон вскоре после вас, так что у меня по-прежнему в запасе двадцать пять лет жизни в Заплутавших Соснах после приостановки жизнедеятельности. А после две тысячи тридцать второго года все мы спали в этих горах. Но если пускаться в догадки… По моим оценкам, к две тысячи трехсотому году мы стали бы свидетелями множащихся крупных аномалий. А поскольку разнообразие – сырье эволюции, к две тысячи пятисотому году мы классифицировали бы совершенно другие виды. Каждое поколение подбиралось все ближе и ближе к тому, что могло бы процветать в токсичном мире. Чему-то все менее и менее человечному.

Можете вообразить социальные и экономические последствия. Вся цивилизация была построена для гибнущего человечества. Я бы сказал, что не обошлось без геноцидов. Может, конец пришел после сорока лет ужаса. Может, потребовалось тысячелетие. Может, полномасштабная ядерная война стерла с лица земли миллиарды человек за считаные месяцы. Я уверен, что многие считали это концом света. Но этого нам никогда не узнать. Нам известно лишь, что есть вокруг теперь.

– И что же?

– Аберрации. Мы зовем их аберами. Эти существа с прозрачной кожей, едва не погубившие вас в ущелье. С самого момента выхода из анабиоза я совершил лишь три вылазки на вертолете, включая сегодняшнюю. Это весьма рискованно. Дальше Сиэтла нам забраться не удалось. Вернее, того места, где был Сиэтл. Нам пришлось брать горючее с собой. Едва дотянули обратно. Экстраполируя на базе того, что я видел, на одном лишь этом материке должны быть сотни миллионов этих существ. Разумеется, они хищники, и если их популяция настолько здорова, насколько мне представляется – значит, должны быть процветающие популяции оленей или иных жвачных животных. Возможно даже, что какие-то потомки бизонов снова странствуют по равнинам бесчисленными стадами.

Поскольку мы не можем покинуть долину для проведения исследований, мы располагаем лишь небольшой выборкой, на основе которой и можем оценить, какие виды пережили последние две тысячи лет в целости и сохранности. На птицах перемены вроде бы не сказались. И на некоторых насекомых. Но, с другой стороны, чувствуется, что чего-то недостает. К примеру, отсутствуют сверчки. Нет светлячков. И за четырнадцать лет я не видел ни единой пчелы.

– А что за твари эти аберы?

– Проще всего считать их мутантами или аберрациями, но название, которое мы им дали, на самом деле искажает истину. Природа ничего не воспринимает через призму добра и зла. Она вознаграждает продуктивность. В этом прекрасная простота эволюции. Она подлаживает замыслы под окружающую среду. Захламляя свой мир, мы подтолкнули собственное преображение в виды, пришедшие на смену homo sapiens, путем естественного отбора адаптировавшиеся и пережившие гибель человеческой цивилизации. Выстройте наши последовательности ДНК бок о бок, и отличия обнаружатся лишь в семи миллионах букв – это около половины процента.

– Боже!

– С точки зрения логистики аберы создают массу проблем. Они куда более разумны, чем крупные приматы, и экспоненциально более агрессивны. За годы мы изловили горстку особей. Изучали их. Пытались наладить общение, но все попытки провалились. По скорости и силе они сравнимы со средним неандертальцем.