— Разумеется, сударь! Именно боевая машина! Ой, не могу, ха–ха–ха! — Слезы брызнули у него из глаз и покатились по красным щекам, точно стеклянные шарики по плюшу. — А вы, сударь, смекалистый!

Я мог только жалеть о том, что моя «шутка», так его развеселившая, была вовсе не преднамеренной. Я так и не понял, что это за рыбина. Снова раздались мушкетные выстрелы и последовал ответный огонь. Похоже, обе стороны достигли некоей мертвой точки. А потом откуда–то из темноты донесся громкий голос, и во мраке мелькнул белый платок, нацепленный на острие шпаги.

— Переговоры! — надрывался Монсорбье. — Переговоры, сударь!

— Черт возьми, сударь, что вы сделали с моей рыбиной? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд.

— Она пойдет главным блюдом к победному пиру! — Монсорбье пребывал в явном возбуждении. Этот штурм и прорыв пришлись, как видно, ему по нутру. Точно так же, как и О'Дауду. Теперь я уже различал его в дымном свете факелов:

черный плащ разметался, шляпа съехала набок. На ней опять красовалась трехцветная кокарда. Революционный кушак обвивал его талию. Монсорбье, похоже, нашел в себе силы восстановить былую свою натуру, чего не сумел Клостергейм. Улыбаясь, он отсалютовал нам шпагой — белый флаг снова взметнулся в воздух. — Переговоры, сударь. Прошу вас. Все, что нам нужно, так это Чаша.

— Чаша? — в раздражении воскликнул О'Дауд. — Снова эта проклятая Чаша. Фон Бек, да скажите вы им: нет у меня никакой чертовой Чаши!

— У Рыжего О'Дауда нет никакой чертовой Чаши! — проорал я.

— Кроме горшков и кастрюлек в баре! — добавил ирландец, вопя еще громче меня.

Но Монсорбье был непреклонен.

— Отдайте нам Чашу, сударь, и мы уйдем. Пусть фон Бек и его товарищ принесут ее нам. Они станут заложниками!

— Теперь ему, значит, нужны вы, фон Бек! — Рыжий О'Дауд заговорщически мне подмигнул. — Они, наверно, считают, что находятся в более выигрышном положении. Им что, не понятно, что будь у меня Святой Грааль, я бы, наверное, знал об этом? А, фон Бек? Ваше семейство хранит его, не мое…

— И, как мне говорили, потомки рода фон Беков выходят на поиск его, если Грааль пропадет. По иронии судьбы, поиск сей предстоит свершить мне, атеисту и грешнику! — Все это вызывало у меня чувство глубокого омерзения.

— Ну что же, сударь, Бог избирает нас, и неисповедимы Его пути. А еще, как утверждают церковники, Господь прячет свои сокровища в весьма странных местах.

— Поторопитесь, джентльмены, — окликнул нас Монсорбье. — Вы отдадите Грааль добром или будем драться?

— Что вы сделали с моей рыбиной, сударь? — прокричал в ответ Рыжий О'Дауд. — Куда вы ее подевали?

— Рыба готова для кухни, сударь! — Под прикрытием белого флага Монсорбье принялся потихонечку отступать в сумрак. Меня так и подмывало выстрелить ему вслед, я даже уже решился спросить у О'Дауда пистолет, как вдруг в самом темном углу подвала вспыхнула свеча — ярче, чем все остальные. Пламя ее налилось интенсивным светом, ослепляя всех нас. Либусса выругалась и закрыла глаза обеими руками.

Рыжий О'Дауд ликующе оскалил зубы, выпрямившись в полный рост. Раздался выстрел, и пуля едва не задела его. Рванувшись к нему, я потянул его вниз, на пол.

— Что это такое, О'Дауд?

— А–а, сударь, это наш старенький шлем. Хотя я не уверен, что он что–то сможет против такого закаленного в битвах солдата, как господин Монсорбье.

Свет слегка побледнел, из золотого обратился в серебряный. Он разливался, пока не заполнил собой весь подвал. Рыжий О'Дауд так и сиял, словно улыбаясь хорошему другу.

— А чей это шлем? — Признаюсь, странное это явление изумило меня несказанно.