|
Стволы у нас были. Народ подобрался не робкий. Понтярщиков порожняковых не было. Отморозков тоже. Не лютовали особо. Три шкуры с народа не драли. Честно крышевали, в общем. Те, кто под нами ходил, платили исправно и жили, не боясь шпаны и отморозков. Бабла хватало. У всех тачки были. Хаты. Телки там и прочий марафет, кому надо. Правда, торчков у меня в бригаде не было. Они… беспонтовые. И своих продадут за дорогу кокса, и к зверствам излишним у них тяга. Ну так и решили мы с бригадой пощупать Ашота Равзавнова. То ли азер, то ли армянин. Хрен его знает. Он тогда держал стоянку на Каширке. Наехали мы на него тяжелым танком. А он нас по матери обложил, быков своих черных с пушками и пиками натравил. Те же отморозки беспредельные. Им что трахать, что резать, один хрен, лишь бы кровь текла. Ну, повздорили мы с ними крепко. Сереге Паленому легкое прострелили, так что половину потом добрые айболиты в Склифе отрезали. Еще двоих расписали под хохлому. А вечером того же дня заявились ко мне на хату. Решили меня на бабки выставить. За „беспокойство, моральный вред и ущерб деловой репутации“. Ашот долго лясы точил. Понтовался, фраер дешевый. Короче, застрелился я с ними это дело перетереть за городом. Там, на Подольских курсантов промзона такая есть классная. Задница географии. Ну там и застрелились. На пять вечера. Я со своими в три приехал. Двоих с автоматами усадил в засаду, так, чтоб наши восточные друзья в случае чего под перекрестный огонь попали. Хотя, какое там „в случае чего“. Я их решил валить вглухую. Всех. Чтоб ни одна сука не ушла. Капу загнал в лесок ближайший на дерево с „СВД“. Он должен был Ашота валить. Не на глушняк. А так, ноги прострелить. Я с ним сам хотел разобраться. К пяти часам эти твари подтянулись. Договаривались мы по-честному чтобы. Он десять бойцов, и я десять. Так этот урод весь свой тэйп, наверное, притащил. - Тэйпы у чеченов, - поправил его Алексей. – Да по херу. Много их понаехало. Очень много. Хорошо хоть я заранее народ по нычкам отправил. Тех двоих с автоматами, Капу на дерево. Я когда платок уронил, такое началось! Я, Леха, лучше ничего придумать не смог, веришь? Вспомнил, как ты мне рассказывал про то, как рыцари за платок дамы друг друга в землю вколачивали, и решил, что это братве знаком и будет. Мол, начали. Ну и пошло-поехало, блин. Страх, что началось. Ты когда-нибудь в людей, живых людей, стрелял? Когда в тебя палят со всех сторон. Нет, не стрелял. Дым, кровища, хрипы, мат. Наших половину сразу положили. А тут Капа выступил в сольной партии. Хорошо так выступил, гад. Сначала он Ашота глушанул. Не как договаривались, правда. А намертво. А потом с автоматами вступили бойцы. Положили мы этих нерусей всех. Трупы в тачки запихали и подожгли к чертовой матери, своих собрали, и ходу. Это мы потом узнали, что эта гнида под легавыми ходила. И с ним там мусоров пара была. Так на них же не написано, что они менты. Мы и их под шумок покоцали. До смерти. Народ потом кто в бега подался, кто на дно залег. Только один флаг, такое началось, убиться пассатижами. Волчара, понурив голову, очень по-человечески вздохнул. Речь зверю давалась все легче и легче. Хотя и не был его голосовой аппарат приспособлен к членораздельной речи. Алексея это, в общем, не удивляло. Отец Леонид сидел, вытаращив глаза и уронив челюсть на пол. – Красноперые бивнями землю рыли. Весь МУР на ушах стоял. Там, оказалось, был сынок какого-то из ихних генералов замазан. Ему Капа полчерепа снес, так что еле опознали. Короче, нашли нас. Заластали. Кого раньше, кого позже. И быстренько осудили. Кому восьмерик, кому чирик. Мне, как лидеру „преступной группировки“, впаяли пятнашку с конфискацией. Когда приговор зачитывали, у отца плохо с сердцем стало. Прямо в зале суда. Меня под конвоем в „хату“ выводили, а его „Скорая“ увозила. Я даже на похоронах у него не был. Отправили меня в Читинскую область. |
