|
Кажется, ещё вчера в квартире было шумно — сын и дочь, студенты, наполняли все вокруг книгами, иностранными журналами — с утра до ночи гремели магнитофоны, транзисторы. Потом вдруг, словно сговорившись, сын женился, а дочь вышла замуж; им купили кооперативные квартиры, отселили, и в квартире Бродовых наступил рай. Никого нет, все четыре комнаты раскрыты, все хранят тишину и ждут, когда хозяйка выйдет и начнет неспешный обход своих владений. Недавно из Польши по особому заказу на их имя пришел комплект мебели для кухни, столовой и гостиной. Столы, стулья, кресла, софы и диваны в современном стиле — рассчитаны на эффектные позы «полулежа»; полировка настолько идеальна, что во все деревянные части можно смотреться, как в зеркало, и что особенно важно: мебель исполнена прочно, не в стиле модерна, где все стоит на куриных ножках. Нравилась Ниоли и обстановка в спальне, её собственном кабинете и в кабинете мужа. Мебель здесь исполнялась по индивидуальным чертежам, по спецзаказу. Словом, все в квартире нравилось молодой женщине, и она любила в ней побыть одна, любила поваляться в кровати столько, сколько ей захочется, и даже не всегда отвечала на телефонные звонки, раздававшиеся в эти, так любимые ею, утренние часы.
Неожиданно раздался звонок в коридоре. Сунув ноги в тапочки, она метнулась к теплому халату, но тотчас услышала знакомое лязганье дверных замков и успокоилась: пришел Вадим. Только он имеет ключи от квартиры, — больше открывать некому. И Ниоли сбросила вязаный халат, накинула нейлоновый. И вышла навстречу мужу. Он уже раздевался в коридоре и чего–то говорил ей через все комнаты. — Не слышу тебя! — вышла она в гостиную. Вадим заключил жену в объятия, поцеловал в шею, поочередно прикоснулся настывшими на морозе губами к её теплым розовым щечкам. Внутренне Ниоли поежилась: ей не нравились бездушно–холодные поцелуи мужа, словно он выполнял давно заведенный и устаревший ритуал. Неприятный озноб пробежал по телу и от его холодных и тоже будто механических рук; и она, как это часто бывало в последнее время, подумала, что муж её хоть и здоровый, красивый — он хоть и нравится женщинам, но годы свое берут. Ему уж скоро будет пятьдесят, в нем нет и не может быть того тепла и трепета, которые бушуют в молодом организме, — и мысль о какой–то другой жизни скользнула в голове, но только скользнула, потому что опытный взгляд уловил тревогу в глазах мужа, и она, усаживаясь на диван под большим белым торшером, спросила: — Ты чем–то взволнован? — А ты читаешь мои мысли? — Плохая жена, если она в глазах мужа не видит его душу. Бродов прошел на кухню, достал из холодильника кувшин с компотом, наполнил хрустальный фужер. Ниоли следовала за ним, была у него за спиной. — Люди, которых ты мне рекомендуешь в институт, подводят меня, — начал он. Ему трудно было держать себя на тормозах. — Ты думаешь только об одном: как бы пристроить человека, а между тем, существует ещё и деловая сторона вопроса — есть работа, за которую спросят с меня. Бродов хотел сказать: «а не с тебя!», но удержался, решил не доводить дела до скандала. Ниоли, в свою очередь, хоть и уязвлена была грубостью тона своего супруга, но как и всегда в подобных случаях, решила выждать, когда гнев спадет у него и ей легче будет переубедить мужа. Она вообще придерживалась тактики убеждения. Знала, криком ничего не возьмешь: чего доброго, он закусит удила и начнет разрушать её планы. А планы у нее были всегда. Исполняла их Ниоли с великим тщанием, готовила исподволь. На этот раз её занимал новый план, по которому из седла должен вылететь один ведущий ученый института и на его место посажен другой. «Тут нужна осторожность. Осторожность», — убеждала себя Ниоли. С этой мыслью она подошла к мужу, сняла с него пиджак, развязала галстук и расстегнула ворот рубашки. |
