— Этот молодой человек Егор Лаптев, словно разъяренный вепрь, — выкрикивал Михаил Михайлович. — Я был на репетиции и не успел уйти из–за кулис. Слышу знакомый голос и остановился, смотрю: он! Егор!.. Тот самый, которому бог дал луженую глотку. Стоит на трибуне и глаголет. У них, комсомольцев — конференция, и он вылез на трибуну. Черт знает, что такое!.. Позволяют идивотам… — Он слово идиот произносил так, что слышалось «идивот». — …морочить людям голову. Форменный идивот! Потрясал листами, в которых тысяча дефектов. И все приборы, приборы. Поносит твой институт: НИИавтоматика, НИИавтоматика…

— Папа, ты несправедлив, — перебил его Феликс. — Он и другим…

— Слышал я всю его речь! — возвысил голос Михаил Михайлович. — У меня было такое впечатление, что его науськали. Натравили на твой, Вадим, институт. А когда этот идивот предложил обратиться в газету, да поднять общественность, я понял: дело швах. Вадиму не сдобровать. Мое дело музыка, но я не дурак. Не беспокойтесь. Кое–что понимаю!..

Болтовня старика встревожила Ниоли. Она резко отшвырнула одеяло, поднялась. Набросив халат, поправив перед зеркалом волосы, вышла к гостям. Здоровалась с ними радушно, беспечно, — делала вид, что ничего не знает. «Они уже действуют», — думала она, подходя к Михаилу Михайловичу и прислоняясь губами к его старческой, землистой щеке. Но потом, накрывая стол к завтраку и слушая болтовню старика, она подумала о другом: «Никогда не следует опускать руки. Нет такой ситуации, из которой не было бы выхода».

* * *

Придя в институт, Бродов увидел на столе приказ министра о назначении в институт нового начальника отдела кадров (он раньше работал у Фомина) и об утверждении Савушкина начальником сектора.

«Акт недоверия», — решил Бродов. Отшвырнул приказ на край стола. И хотел вызвать машину, уехать из института, но вошла секретарша, доложила: — Комсомольский секретарь просит…

— Пусть войдет.

Секретарь распахнул дверь, бодро вошел в кабинет и прошел по ковру широким шагом. Он был высок, сухощав, волосы, брови и ресницы у него точно покрашены перекисью водорода. Шел как–то боком, будто кого–то отталкивал левым плечом. И пока он пересекал пространство кабинета, Бродов, не сводя с него настороженных глаз, вспомнил товарища детства Леньку Курданова, вот такого же белого как лунь паренька. «Белый!» — неслось, бывало, по деревне, и все знали: кличут Леньку Курданова. «Белый!» — кричал ему и Вадька Бродов, закадышный Ленькин корешок, не мысливший и дня прожить без Леньки.

В руке секретарь держал газету. Тряхнул ею, сказал:

— Читали?

Бродов почувствовал жар в теле: за ворот точно кипятком плеснули.

— Что там?..

Секретарь спокойно протянул газету.

— На второй странице…

Бродов развернул газету, прочел: «Стан «2000» ждет вас, комсомольцы». Под заголовком печатался рассказ о стане, каков он, как важна его продукция для народного хозяйства. И дальше… дефекты. День за днем. Все остановки стана. Причина: приборы, приборы… Институт «НИИавтоматика» — главный виновник…»

«Этот… Белый… не должен видеть моей слабости, — взял себя в руки Бродов. — Я — человек сильный.