Я беру на себя… Скажу, попалась под руку тушка, я ее рентгеном-то и просветил, и как сердце чувствовало! Нашел наркотики! Только вот у меня к вам тоже будет одно условие…
Димка уже не слушал, какое там условие, ему было достаточно того, что все сошло с рук. Ему не нравился этот человек. У него на лбу было написано, что он подлец и ворюга еще похлеще, чем они… Он еле дождался конца разговора и, коротко попрощавшись со всеми, со всех ног побежал из коротеевского гаража. На полпути его окликнул чей-то голос, Димка обернулся. Сзади стоял Якити.
— Эй, Шкета! Куда побежала? — поинтересовался он.
Димка помолчал, потом улыбнулся и крикнул:
— К океану!
В темноте он увидел, как весело и по-доброму сверкнули белки узеньких глаз мудрого японца.
Лена была поражена. Но поражена скореє не тем, что в одной из партий бараньих туш, предназначавшихся для «Московского холода», была найдена партия героина, а тем, что судьба так случайно предоставила ей одну из разгадок того дела, которое она вела. Она, конечно, тут же набрала номер телефона Гордеева.
— Алле, — раздался в трубке сонный голос Юрия.
— Ты, как всегда, спишь? — спросила Лена.
— А, это ты… Привет, милая…
— Привет, милый…
В другом бы случае Лену уже затошнило от таких телячьих нежностей. Но только не теперь. Их отношения с Гордеевым действительно приобрели какой-то нежный оттенок. И в то же время они оставались прежними друзьями. Поэтому такие обращения друг к другу, как «милый», «дорогая», и другие уменьшительно-ласкательные, рассматривались обеими сторонами с некоей долей иронии.
— Солнышко уже высоко встало, ненаглядный… Пора бы уж и проснуться…
— Если ты пообещаешь, пташка моя, что мы сегодня увидимся, я встану в один момент.
Лену рассмешило такое ласковое обращение — «пташка моя». Она вспомнила, как один из ее бывших ухажеров называл ее исключительно «курочка моя». И Лену это безумно раздражало. Кажется, и расстались-то они не по какой-то серьезной причине, а большей частью из-за того, что Лене поперек горла встали его постоянные сюсюканья и эпитеты, какими он наделял ее чувствительную, тонкую натуру. Но теперь это было смешно…
— Ну, — усмехнулась Лена. — Пообещать я ничего не могу… Но то, что мы с тобой в ближайшее время увидимся, это никаких сомнений не вызывает.
— Да? Какое заманчивое и загадочное начало…
— Да. Гордеев, ты знаешь о том, что Фортуна нас все-таки любит?
— Я, собственно, всегда это знал. Вот ты… Ты — да, ты сомневалась!
— Я?! — воскликнула Лена. — Да я даже не надеялась на такую удачу! А ты, как всегда, самоуверенный, лицемерный тип!
— Это еще почему, голуба моя?
— Да потому, что если бы я тебе сейчас не сказала эту фразу, ты ходил бы и ныл, как, мол, все плохо, и что ничего не получается, не сходится, не разгадывается!
— Ладно, ладно! Когда это я так ныл?
— Ну, это я утрирую…
— Ты лучше скажи, чего хорошего госпожа Фортуна нам преподнесла на сей раз?
— Так вот, слушай. В дальневосточном порту Находка некий таможенник, кажется, по фамилии Козловский, обнаружил крупную партию героина. Героин был привезен на колумбийском судне «Анжелина», которое везло замороженные бараньи тушки… В одной из таких тушек и был найден алюминиевый ящичек, содержимым которого и оказался героин. Тебе это ни о чем не говорит?
— Так, ты не темни. Говорить-то, может, и говорит, только хотелось бы побольше фактов. |