Майкл сосредоточился на зеленой плоскости хвоста и летел вслед за ней, доверяя Эндрю прокладку маршрута. Ледяной холод тумана пробирался под одежду, пальцы в кожаных перчатках онемели.

Эндрю перед ним резко повернул, и, следуя за ведущим, Майкл заметил под колесами колючую проволоку, коричневую от ржавчины и спутанную, как папоротник-орляк.

— Ничейная земля, — прошептал он, и тут же внизу промелькнули немецкие окопы со скорчившимися в них людьми в серых полевых мундирах и уродливых металлических касках.

Несколько секунд спустя самолеты вырвались из тумана и оказались в мире, залитом утренним солнцем. Небо над головой ослепляло своей яркостью, и Майкл понял, что они добились полной неожиданности. Туман скрыл их от наблюдателей в аэростатах и приглушил гул их моторов.

Прямо перед ними в небе, на полторы тысячи футов выше, висел первый аэростат. Его стальной якорный канат, тонкий, как паутинка, вел вниз, к уродливой паровой лебедке, до середины высоты обложенной мешками с песком.

Шар казался чрезвычайно уязвимым, пока взгляд Майкла не упал на мирное поле под ним. Там были пушки.

Пулеметные гнезда напоминали норы в африканской почве — крошечные углубления в земле, окруженные мешками с песком. За несколько секунд Майкл не сумел их сосчитать, но их было много, очень много. Майкл принялся разглядывать зенитки на круглых платформах, высокие и неуклюжие, как жирафы, с направленными вверх длинными стволами, готовыми отправить шрапнель на высоту в двадцать тысяч футов.

Они ждали, зная, что рано или поздно самолеты появятся, готовые к этому. Майкл понял, что туман дал им выигрыш всего в несколько секунд, потому что видел: артиллеристы бегут к орудиям. Один из длинных стволов пришел в движение, он опускался, поворачиваясь к ним. Затем, когда Майкл резко прибавил газ и «сопвич» устремился вперед, из мощной лебедки внизу вырвалось облако пара: наземная команда лихорадочно уводила аэростат под защиту артиллерии. Блестящий шелковый эллипсоид быстро опускался к земле. Эндрю поднял нос своего самолета и стал набирать высоту.

На максимальной скорости, с ревущим на полной мощности двигателем Майкл последовал за ним, нацеливаясь на трос, в точку примерно посередине между землей и эллипсоидом, там, где аэростат будет, когда самолет ее достигнет, — в пятистах футах над головами артиллеристов.

Эндрю опережал Майкла на четыреста ярдов, а пушки еще не начали стрелять. Теперь Эндрю поравнялся с аэростатом и открыл огонь. Майкл хорошо слышал стук «виккерса» и видел в ледяном утреннем воздухе отчетливые следы трассирующих пуль; на несколько мгновений эти следы соединили аэростат и несущийся самолет. Затем Эндрю отвернул, задев крылом эллипсоид, который закачался в воздушном потоке за самолетом.

Настала очередь Майкла. Когда он поймал аэростат в прицел, артиллеристы внизу наконец открыли огонь. Майкл услышал грохот шрапнели, и «сопвич» опасно накренился в воздушном потоке, созданном снарядами, но взрывались те на значительно большей высоте. Они разрывались серебряными круглыми облаками дыма в трехстах-четырехстах футов над ним.

Пулеметчики оказались более точны, потому что били почти в упор. Майкл почувствовал удары по самолету и увидел над собой белые, как град, летящие пули. Он резко нажал на педаль и одновременно повернул руль, начав головокружительный боковой разворот, уходя с линии огня и при этом нацеливаясь на аэростат.

Шар вырастал перед ним. Его шелк напоминал шкуру отвратительной личинки в серебристой слизи. Майкл увидел в корзине двух немецких наблюдателей, оба были закутаны от холода во много слоев одежды. Один оцепенело смотрел на него, лицо второго было искажено ужасом; он выкрикивал проклятие или вызов, но его голос тонул в реве двигателя и треске пулеметных очередей.

Прицеливаться не было необходимости: аэростат заполнял все поле зрения. Майкл снял предохранитель и нажал на спуск; пулемет загремел, сотрясая весь самолет, и в лицо понесло дым от горящего фосфора зажигательных пуль, так что Майкл едва не закашлялся.