— Когда, где? — выпучил глаза Мишель Герхард фон Штольц.

— Сегодня ночью в Лефортове.

Ольга?! Вот ведь как бывает — она приговорила к смерти его, а умерла раньше его!... Но почему? Неужели из-за него?... Ну, то есть из-за угрызений совести? Если из-за них, ну то есть из-за него, то он готов простить ее!... Это значит — она раскаялась в содеянном!... Это значит — она по-настоящему любила!...

Ах, Ольга, Ольга!...

— Погодите-погодите, ведь есть еще завлаб! — вспомнил Мишель Герхард фон Штольц. — Он тоже может что-то знать!

— Был, — ответил Георгий Семенович. — Да весь сплыл!

И этот тоже?!

— Сегодня ночью в Лефортове, — привычно повторил Георгий Семенович.

— Повесился?

— Нет, неудачно упал с верхних нар, сломал шейный позвонок. Несчастный случай.

Вот так раз!... Вернее, два раза! Подряд!

— Я не верю в два несчастных случая, в одном месте и в одно время! — заявил Мишель Герхард фон Штольц.

— Я тоже! — кивнул Георгий Семенович. — У меня тоже есть ощущение, что они не сами, что им помогли...

Но это значит, что два единственных свидетеля, которые могли хоть что-то разъяснить во всей этой запутанной истории, уже ничего не разъяснят!

— Надо немедленно провести расследование самоубийства и несчастного случая, допросить свидетелей...

— Надо, — согласился Георгий Семенович. — Но не мне и не тебе.

— Почему?!

— Потому что ты и я — мы — отстранены от этого дела!

— Что же теперь делать? — растерянно спросил Мишель Герхард фон Штольц.

— Бога ради — ничего! Долечиваться, отдыхать, обмывать новое звание, ждать нового назначения, — изложил программу ближайших недель Георгий Семенович.

— А колье?

— Забудь о нем, как о страшном сне!

— О них! — напомнил Мишель Герхард фон Штольц.

— Тем более!... Эти бриллианты... Лучше держаться от них подальше! Верно тебе говорю! Они как ящик Пандоры — все беды собирают! Хватит с нас приключений!... Согласен?

С этим Мишель был согласен!

Уже теперь, уже на его глазах, это колье послужило причиной нескольких смертей! Ольга... Завлаб... А были еще оперработники, те, что погибли в восемнадцатом. И урки с Хитровки, что тоже, скорее всего, сложили свои головы, а до того, верно, успели лишить жизни прежнего владельца. А еще была царица и ее дочери, которые, возможно, надевали это колье, носили его на балах, а после все погибли в подвале Ипатьевского дома. И наверняка были другие жертвы, до того, раньше...

И Георгий Семенович — разве он не жертва?

А он сам, Мишель Герхард фон Штольц?

Да, верно — он согласен... С сутью!

Но не с выводами!

Конечно, лучше было бы уйти в сторону, куда как лучше!...

Но он не уйдет! Уйти — значит признать, что все жертвы были напрасны, признать свою слабость, трусость и никчемность.

Ну уж нет!...

Потому что для него это уже не просто дело и не уголовное дело, а — дело чести!

Его чести!

Чести Мишеля Герхарда фон Штольца.

И Мишки Шутова тоже!...

А раз так — то иного выхода для него нет, придется начинать все сначала!

С самого!...

Говорят, что, умирая, человек видит всю свою жизнь. Или самое лучшее, что в ней было. То, что желает увидеть, расставаясь с этим бренным миром.