Изменить размер шрифта - +
Мгновение — это, ну как если бы у тебя был ножик, который резал бы время, тонкий-тонкий, острый-острый, и ты разрезал бы секунду пополам, а потом одну половинку еще раз пополам, а потом еще и еще, не останавливаясь, и так целый день. Тогда под конец у тебя был бы махонький кусочек времени, и он все равно был бы больше мгновения, намного больше, но нам с тобой для первого раза и этого достаточно… Я и ты, мы сменили друг друга на земле. Как в эстафете, только без палочки. Я — твой предшественник. Ты — мой преемник и подопечный. Меня ты можешь видеть, других покойников — нет.

— А тут где-то есть и другие? — У меня получилось немного громче, чем я хотел. Я зажал рот руками и оглянулся.

— Всего несколько. Например, один стоит вон там, на садовой стене.

Я никого не видел. Ни души. Ни на стене, ни где-нибудь еще. Собака обнюхивала скамейку, на которой когда-то сидели старые дамы, но она вряд ли была покойником. Сияло голубое небо, палило солнце. Ни одна птица не отважилась взлететь, она бы зажарилась и свалилась на землю. До самой изгороди — коричневая пожухлая трава. Воздух над изгородью дрожал. Может, это души? Мне стало зябко, несмотря на невыносимую жару.

— А здесь, в этой стене, выход из царства мертвых? — спросил я и похлопал ладонью по штукатурке.

— Скорее вход, — ответил господин Адамсон, — не парадный.

Он снова вытянул ноги и начал искать что-то в кармане, наверное, сигару — я знал это движение, так делал папа, — пока не вспомнил, что это в прошлом. Он вздохнул.

— Входов очень много. Думаю, по всему миру наберется несколько тысяч. Я пользуюсь только этим. Я знал, что однажды ты мне попадешься.

Я кивнул. Я чувствовал, как стучит мое сердце. Я таки попался. Вот только не мог понять, считать это величайшим счастьем или несчастьем своей жизни.

— Здесь, у этого входа, за день проходит около десяти покойников. Не о чем говорить. Большие входы в Шанхае, в Калькутте, в Нью-Йорке. В Париже! В Париже я был один раз, там вход между рельсами на станции метро «Данфэр-Рошеро». Вот где толкотня! Несколько сотен живых на перроне; ничего не подозревающие пассажиры метро, а перед ними, за ними, рядом с ними и даже внутри них — в десять раз больше мертвецов. Просто столпотворение! Поэтому в парижском метро и пахнет так странно, ни с чем не спутаешь. Покойники в таких количествах пахнут. И их чувствуешь. Человеку, через которого проходит мертвец, становится холодно даже летом, если, конечно, он не деревянный чурбан… Мы не стараемся избегать живых. Это не имеет смысла. Просто идем через них, не сворачивая и не ощущая препятствия, поначалу и мне это было странно… Париж… инструктаж… Меня учили быть провожатым…

— Провожатым?

— Предшественник сопровождает своего подопечного, когда настанет его час. Это — единственная задача провожатого. У каждого, как правило, только один подопечный, и в конце жизни ему надо показать, куда идти. После этого провожатый превращается в ничто. И никогда больше не может появиться здесь.

— Ага, — произнес я.

Господин Адамсон пытался застегнуть пуговицу кофты, но она проходила насквозь через шерсть.

— В одно мгновение — а ты вспомни, что такое мгновение! — на земном шаре умирает три тысячи человек. В каждое мгновение. Вот прямо сейчас, и опять, и опять. Все время около трех тысяч, плюс-минус. — Он перестал возиться с пуговицей. — В то мгновение, когда три тысячи умирают, три тысячи других рождаются. Снова плюс-минус, разумеется. В момент моей смерти отклонение составило целых три человека. Три тысячи пятьдесят восемь умерших, три тысячи шестьдесят один новорожденный. Одним из них был ты.

Быстрый переход