— Разве после такого события уснешь?

— Извини?

— Думаешь, она сумеет уснуть сегодня ночью? — спросила Ингер Юханна.

— Ты меня удивляешь, — улыбнулась женщина в инвалидном кресле. — Конечно же сумеет. Она бы не оказалась там, где сейчас находится, если бы не спала. Она — воин, Ингер Юханна. Не позволяй хрупкой фигуре и женскому платью ввести тебя в заблуждение.

Она выключила телевизор, и откуда-то из глубины квартиры донеслась колыбельная:

— Ай-ай-ай-ай-БУМ-БУМ-БУМ…

Ингер Юханна негромко засмеялась:

— Мои дети до смерти бы напугались.

Ее собеседница подъехала к низкому кофейному столику, взяла чашку. Пригубила, сморщила нос и отставила чашку.

— Поеду-ка я домой, — сказала Ингер Юханна, полувопросительным тоном.

— Ну что ж, конечно, поезжай.

— Спасибо тебе за помощь. Ты так помогала мне все эти месяцы.

— Да тут особо не за что благодарить.

Ингер Юханна Вик легонько потерла поясницу, отвела за уши непослушные волосы, тонким пальцем поправила очки.

— Есть за что, — сказала она.

— По-моему, ты просто должна научиться с этим жить. Факт есть факт, она существует, и ничего поделать нельзя.

— Она угрожала моим детям. Она опасна. Я говорила с тобой, и ты принимала меня всерьез, верила мне… Так или иначе, мне стало легче.

— Почти год прошел, — сказала женщина в инвалидном кресле. — Вот в прошлом году все действительно было серьезно. А нынешней зимой… у меня однозначно сложилось впечатление, что она… дразнит тебя.

— Дразнит?

— Разжигает твое любопытство. Ты ведь необычайно любопытна, Ингер Юханна. Потому и занимаешься научными исследованиями. Именно любопытство впутывает тебя в расследования, к которым ты, в сущности, не желаешь иметь касательства, именно оно требует, чтобы ты непременно выяснила, чего хочет эта твоя преследовательница. Любопытство же… привело тебя и сюда, ко мне. И…

— Пойду я, — перебила Ингер Юханна, по губам ее скользнула мимолетная улыбка. — Нет смысла обсуждать все сызнова. Тем не менее спасибо. Я сама найду дорогу.

На секунду она остановилась. Ей вдруг бросилось в глаза, как красива парализованная женщина. Стройная, почти худенькая. Овальное лицо, а глаза такие же удивительные, как у девчушки: прозрачно-голубые, очень светлые, с широким черным ободком по краю радужки. Рот красивой формы, верхняя губа изогнута луком и окружена прелестными крохотными морщинками, свидетельствующими, что ей изрядно за сорок. Одета со вкусом, в джемпер из светло-голубого кашемира с треугольным вырезом и джинсы, купленные явно не в Норвегии. В ямке на шее — крупный простой алмаз.

— Все ж таки ты прелесть!

Женщина в кресле улыбнулась, нерешительно, чуть ли не смущенно.

— Скоро увидимся, — сказала она, отъехала к окну и осталась там, спиной к своей гостье, не прощаясь.

4

Глубокий, по колено, снег укрывал просторные поля. Мороз стоял уже давно. Голые деревья в рощице к западу обросли корочкой льда. Местами толстый наст проваливался под широкими лыжами, и однажды Ал Муффет едва не потерял равновесие. Остановился, перевел дух.

Солнце вот-вот скроется за холмами. Тихо кругом — лишь временами вскрикивали птицы. Снег искрился в золотисто-алых вечерних лучах; лыжник проводил взглядом зайца, который выскочил из-за деревьев и зигзагом метнулся к ручью на другом конце поля.

Ал Муффет вздохнул полной грудью.

Он ни разу не усомнился, что поступил правильно. Когда умерла жена, оставив его одного с тремя дочерьми — восьми, одиннадцати и шестнадцати лет, — он за считаные недели понял: очень непросто делать карьеру в престижном чикагском университете и одновременно в одиночку воспитывать детей, вдобавок и экономии ради нужно поскорее перебраться с семьей в спокойный сельский район.