Присмотревшись, я разглядел такое же серое, как вода, длинное тело, легко и стремительно рассекавшее волны. А вот рядом второй кашалот, третий…
В этот момент один кашалот вдруг высоко выскочил из воды, словно нарочно, чтобы дать нам получше рассмотреть себя целиком, и упал обратно в море, вздымая пенистые каскады брызг.
Мы так и ахнули.
— Да в нем метров двадцать! — восторженно крикнул кто-то.
Возражений не последовало. Пожалуй, впервые я наблюдал такое редкостное единодушие среди наших заядлых спорщиков.
«Богатырь» подошел к ныряющим кашалотам совсем близко. Их было девять: самый крупный, видимо, глава этой семьи, шесть самок примерно одинакового размера и два малыша, — впрочем, так их можно было назвать лишь весьма условно, потому что каждый достигал в длину все-таки метров пяти, не меньше!
Кашалоты не обращали на нас никакого внимания. «Богатырь» медленно подошел к ним почти вплотную. Киты продолжали спокойно нырять, Постепенно мы очутились прямо в середине их стаи. Когда они выныривали на поверхность и продували свои могучие легкие, чтобы набрать воздуха, брызги от фонтанов падали прямо на палубу, обдавая нас словно дождем. Вожак держался все-таки в некотором отдалении от корабля. Но малыши подплывали к самому борту, и один из них даже будто почесался о него, к нашему общему восторгу.
Машины работали самым малым ходом, чтобы не поранить ненароком кашалотов.
Я оглянулся. Вокруг только свободные от вахты матросы. Никого из ученых не видно.
Ну, конечно, они же все сейчас возле мезоскафа! Я бросился туда…
У мезоскафа собрался почти весь ученый совет в полном составе. Казимир Павлович надел синий комбинезон, он явно собирался принять участие в погружении. А Волошин? Засунув руки в карманы, Сергей Сергеевич стоял чуть в сторонке и внимательно, но не вмешиваясь, наблюдал, как его «мальчики» готовят мезоскаф к погружению.
— И вы в глубину, Казимир Павлович? — спросил я.
— Конечно. А почему это вас удивляет? Киты ведь непревзойденные ныряльщики, и я хочу подсмотреть, как они это делают. Находили кашалотов, которые погибли, зацепившись за телеграфный кабель на глубине свыше двух километров. И всплывают они быстро, не опасаясь никакой кессонной болезни. Много тут еще непонятного, вот я и пытаюсь разобраться…
— А вы надеялись, что в мезоскафе окажется свободное местечко? — подмигнул мне подошедший Волошин. — Не мечтайте. В его конструкции места для прессы не предусмотрены.
— Но Вас самого, кажется, не берут, дорогой Сергей Сергеевич!
— К сожалению, я еще не настолько развил в себе телепатические способности, чтобы испепелить вас взглядом, — зловеще ответил Волошин. — Но это будет! А пока я откладываю ответный удар, ибо очень спешу.
— А куда вы спешите? — насторожился я, боясь прозевать что-нибудь интересное.
Сергей Сергеевич усмехнулся и многозначительно ответил:
— Туда, откуда лучше всего наблюдать за китами, — и зашагал к трапу.
Я стоял на палубе в некоторой растерянности. Идти за ним или остаться? Куда он отправился?
Но тут над палубой прогремела усиленная репродукторами команда:
— На лебедке! Майна помалу!
Мезоскаф спустили на воду. Шлюпка перевезла к нему Логинова, Макарова, Бека и одного из «молодых Эдисонов», который должен был заменить нынче Волошина. Один за другим они скрылись в люке. Шлюпка отошла от мезоскафа. Вода вокруг него забурлила, и он начал медленно погружаться. Вот уже и рубка скрылась под водой.
Оглядевшись по сторонам, я увидел, что все ученые уже исчезли с палубы. Откуда же они ведут наблюдения и какие именно?
Наблюдательная камера на носу! Как же я забыл о ней?
Я помчался в камеру, чуть не свалившись по дороге с крутого трапа. |