|
– Скажи-ка мне, батя, что за ромей с тобой приехал?.. Глава восьмая, в которой великий князь Владимир сменяет гнев на еще больший гнев и пытается узнать, какая вера – правильная Великий князь киевский был в ярости. – Твой сын! – прошипел он. – На моей земле!.. – Во-первых, он не только мой сын, но и твой князь-воевода, – спокойно произнес Духарев. – Во-вторых, земля эта ему не от тебя, а в приданое досталась, а в-третьих, те, кто успел донести до тебя эту замечательную весть, верно, забыли упомянуть о том, почему так случилось. В бешеном взгляде Владимира Святославовича молний поубавилось. Так и есть, «забыли». – Коли так, позволь я расскажу тебе… И рассказал. Всё в подробностях. Не приукрашивая, но и не приуменьшая. – Вот этот значок, – Духарев коснулся розового шрама на скуле, – оттуда. Владимир ни на мгновение не усомнился в правдивости рассказа. Ярость его не уменьшилась. Но обратилась совсем в другом направлении. Суть его сводилась к фразе: «Всех виновных – на кол!» Действительно обидно, когда какие-то чужие уличские смерды нападают на твоего воеводу. Духарев глянул мельком на неизменно присутствующего на их встречах Габдуллу. Обычно невозмутимый шемаханец ухмылялся. Интересно, чему он радуется? Когда Владимир сбросил пар, Духарев решил сменить тему: – Что случилось, того уж не изменить, княже, – сказал он. – Хочу напомнить тебе о ромейском после. Правда, он еще не оправился от ран, но, думаю, всё равно охотно с тобой встретится. – Он ранен? – нахмурился Владимир. – Кто посмел? – Это я виноват, – признался Духарев. – Пригласил его с собой в Улич. Поохотиться. Кстати, ромей показал себя неплохим воином… Великий князь выдохнул сквозь стиснутые зубы… Но совладал с собой. И даже Сергея не упрекнул, что рисковал жизнью посла. Кто ж знал? – Я пошлю за ним, – сказал он. – Хочу, чтобы ты тоже был. – Буду, – заверил Духарев. – И за сыном твоим, князем, тоже пошлю, – добавил Владимир. – Хочу послушать, как он бунтовщиков усмирял. Надеюсь, он проучил их как следует. – Я просил его быть помягче, – кротко произнес Духарев. – Смерды – они же овцы. Если овца заблудилась, виноват пастух. – Христиане… – проворчал Владимир. – Эта ваша мягкость до добра не доводит. – Ислам, – вдруг подал голос Габдулла. – Говорил я тебе, мой господин. Только ислам – истинная вера. Нет Бога, кроме Аллаха! Ислам – вера настоящего воина! Только погибший в бою попадает на небо! – Ха! – воскликнул Владимир. – Эка невидаль! И у нурманов так, и у нас, варягов! Чтоб ради этого я отказался от пития и вепрятины! Духареву показалось, что это уже далеко не первый спор князя с телохранителем. – Истинный Бог… – начал шемаханец. – Выйди, Габдулла! – резко приказал Владимир. – Я со своим воеводой один на один поговорить хочу! Шемаханец молча поклонился и покинул комнату. Однако он всё еще улыбался… Нет, очень, очень интересно, что так порадовало бохмичи. – Ты мудрый человек, воевода, – задумчиво произнес Владимир, когда телохранитель вышел. – Хочу поговорить с тобой о сокровенном. – Он поднялся, прошелся от одного окна горницы до другого, остановился напротив Сергея, достаточно далеко, чтобы не задирать голову: – Хотел я собрать вместе всех родовых богов земли моей, – сказал он. |
