Секретарь умчался выполнять.

– Значит, мне идти? – осведомился Томлин.

Канцлер кивнул, и Томлин, ощущая большее беспокойство, чем когда-либо мог припомнить, вернулся на голубятню.

Оставшись один, Оркид взял одно из посланий. Все они были одинаковыми: «Претендентке на престол Ариве Розетем и канцлеру Оркиду Грейвспиру. Ваша армия сметена в пыль. Я иду. Король Линан Розетем».

«Волноскок» добрался до порта Кендры незадолго до полудня. Едва сойдя с корабля, Деджанус, страдающий похмельем и пьяный от красного вина, выпитого за короткое плавание, направился прямиком в таверну «Пропавший моряк». Спотыкаясь, он вошел в пивной зал и уселся за первый же столик. Другие посетители уставились на него, зная, кто он такой и где ему полагалось бы находиться. Беглый командующий рыкнул на них, и они отвели взгляды. Подошел испуганный слуга. Деджанус заказал самого лучшего красного, какое есть в заведении, и заплатил за него целую золотую монету.

– Но, сударь, у меня нет с этого сдачи!

– Не беспокойся об этом, – отмахнулся Деджанус. – Уже на следующей неделе деньги ничего не будут стоить. – Эта мысль показалась ему весьма забавной, и он расхохотался.

Слуга спешно убрался выполнять заказ. Покуда Деджанус ждал, посетители один за другим ушли, и он остался единственным клиентом во всей таверне. Слуга вернулся с большим кувшином вина и кружкой, а затем снова поспешил удалиться.

Деджанус принялся пить всерьез. Он выдул одну кружку тремя большими глотками, подождал ровно столько, чтобы внутри потеплело, а затем взялся за вторую. К тому времени, когда он опустошал третью, Деджанус чувствовал себя храбрее, чем бывал хоть мгновение с тех самых пор, как повел Великую Армию на подмогу капитану Урлингу.

– Что же такое случилось с тем капитаном? – гадал он вслух. Вероятно, его порубили четты, точно так же, как и всех других злосчастных солдат, которыми он командовал. – Не по моей вине! – выкрикнул он. Они были храбрыми, но необученными. Он ничего не мог поделать. Но сделал все, что в его силах при таких обстоятельствах.

– Обстоятельствах Оркида, – проворчал он. – Злоумышляющего против меня. Я выпущу кишки этому ублюдку.

Но сперва он выпьет еще вина.

– Да. Сегодня же. Я зарублю его, рассеку от макушки до паха. И высыплю его внутренности на все его треклятые бумаги и на все его треклятые подписи. Но как насчет подружки канцлера, королевы? И ее тоже зарублю. Выпущу ей кишки, как и Оркиду. А потом сам буду королем. – Он рыгнул. – А королям нечего бояться.

Поул не мог больше читать. Некоторым тайнам следует оставаться неузнанными. Он закрыл переводимый том и отодвинул его. Ощущение возникло такое, словно он отталкивает от себя искушение. История была не просто знанием, решил он; она была подстрекательницей, проклятием для стабильности и порядка. Вместе с этим пониманием, которое медленно нарастало последние несколько дней, пришло и еще кое-что – нечто, называемое им своей совестью, хотя он и знал, что все далеко не так просто и не так священно. Он позабыл, что значило быть священником, а быть им – значило чтить бога.

«А я делал что угодно, только не чтил его», – сказал он себе. Но пока еще не слишком поздно. Он все еще оставался примасом, и отныне по мере сил примет всю ответственность на свои плечи. «И в один прекрасный день я признаюсь. Когда закончится война, когда в королевстве будет царить мир… когда я примирюсь с самим собой… тогда я признаюсь в своем преступлении против Гироса Нортема и против Церкви, приму то наказание, которого заслуживаю». Приняв такое решение, он собрал все заметки и переводы, которые сделал по томам, а также том, над которым работал сейчас, покинул свой кабинет и направился прямиком к башне Коланус, где и поставил том на его законное место.