Потеря Камаля ранила тебя глубже, чем ты когда-нибудь признаешься, даже самому себе. Но ведь это же война, Линан, и мы связали свою судьбу с тобой – к добру или к худу. И все мы приняли свое решение самостоятельно. Не поворачивайся к нам спиной, думая, будто тем самым убережешь нас от зла.
Линан покраснел.
– Я никогда не повернусь к тебе спиной, Гудон, и ни к кому из других.
– Не намеренно. Мы твои друзья, Линан, твои товарищи по оружию, а не твои дети.
– Я не забуду, – кивнул Линан.
Гудон улыбнулся.
– Тогда это вся мудрость, какой я хотел поделиться с тобой! – провозгласил он и остановил лошадь, давая Линану проехать вперед.
Но не проехал тот и пятидесяти шагов, как к нему подъехала всадница.
– Куда едешь, Линан? – спросила она.
– Дженроза. У тебя все хорошо?
– Мы должны кое о чем поговорить.
– И ты туда же? А нельзя ли подождать с этим? Я хочу осмотреть стены Даависа…
– Я поеду с тобой, – заявила она таким тоном, который означал: «Я поеду с тобой независимо от того, нравится тебе это или нет».
– Ты пропустила мой вопрос мимо ушей, – заметил Линан.
Словно в доказательство данного наблюдения, Дженроза продолжала игнорировать его. Они вместе выехали из лагеря. Городские стены вырастали перед ними, белея на темной равнине. На взгляд Линана они выглядели внушительными, и он помнил, что они достойно показали себя в противостоянии Салокану. Он подсчитал башни, сумел разглядеть даже шлемы и копья городских стражников, когда те обходили стены дозором. Сперва он поехал на восток, а затем на юг, к берегу Барды. Там он повстречал дозорных из эйдже-ровского клана Океана, с луками поджидавших в засаде любую баржу, какая попытается уплыть из города вниз по течению.
«Мне следовало об этом подумать, – сказал себе Линан. – Что еще я упустил? Что бы сказал мне сейчас Камаль?»
Мысль о Камале наполнила его печалью. У него все еще не нашлось времени толком погоревать о смерти друга. С самой смерти отца, которого Линан лишился в детстве, Камаль всегда был ему учителем и опекуном и любил его, как родного сына. Он взглянул на Дженрозу и понял, что смерть Камаля стала для нее по меньшей мере столь же тяжким горем. Почему она еще не заговорила с ним? Она ведь сказала, что ей надо с ним о чем-то поговорить.
– Я тоскую по Камалю, – сказал он вдруг, удивленный этими словами.
А затем – с неожиданной уверенностью – понял, почему произнес их.
Дженроза выглядела захваченной врасплох. Линан расслышал, как участилось ее дыхание.
– Сейчас не время…
– Именно сейчас самое время, – быстро перебил он. – Мы по-настоящему не разговаривали после его смерти. Не сидели рядом и не говорили как друзья; не вспоминали его вместе как друзья. Я даже с Эйджером ни о чем таком не говорил.
– Я не хочу говорить об этом, – ровным голосом отозвалась она. – Не хочу вспоминать ту боль. Мы в самом разгаре войны, и к концу ее смерть Камаля будет представляться… – Дженроза умолкла. Она собиралась сказать «незначительной», но ложь застряла у нее в горле.
Он потянулся взять ее за руку, но она отшатнулась. Униженный, не зная, что теперь делать, он убрал руку. Дженроза тоже казалась неуверенной и не знала, что сказать и куда смотреть.
Наконец Линан спросил:
– Для чего ты хотела меня видеть?
Какой-то миг Дженроза выглядела так, словно не понимала вопроса.
– Извини, – начала было она, но он оборвал ее взмахом руки.
– Для чего ты хотела меня видеть? – настаивал он, теперь уже сурово. |