Словами. Кулаком. Если нет, то ударом шпаги или кинжала.

— Тогда получается, что я лжец?! — с надрывом повторил Каскос, и теперь уже Алексу ничего не оставалось, как ответить с той же неприятной улыбкой, которая, чудилось, приклеилась к его лицу.

— Конечно. Иначе лжецом оказываюсь я, не так ли? А такое положение меня никак не устраивает. Поэтому нам с вами придется выбирать, кто добровольно признает себя лжецом. Отчего-то мне кажется, это будете вы.

— Вы... как вы смеете? — Каскос лишь слегка подался к обидчику, но Алекса уже было не остановить: с каким-то болезненным наслаждением он сорвался с кресла и наградил секретаря двумя стремительными пощечинами.

— Да вот как-то смею, сеньор! Смею — и все тут!

Для Алекса давно не было секретом, что Каскос нагл, но в то же время трусоват. Однако, видимо, и для трусливого есть свой предел, за которым слабость становится силою. Ну кто бы мог подумать, что оскорбленный дон Хуан с такой лютостью ринется вдруг на злобного насмешника дона Хорхе? Во всяком случае, для Кейта и де Лириа это явилось полной неожиданностью. Правда, Алекс ждал чего-то в этом роде, а потому успел не только уклониться от удара, но и нанести ответный. Каскос отлетел к стене, но тотчас отскочил от нее и снова кинулся в драку. Ну, тут уж Алекс с наслаждением дал себе волю. В лице Каскоса он получил поистине неутомимый объект для избиения, ибо оскорбленное самолюбие, чудилось, не только лишило испанца разума, но и сделало его нечувствительным к боли. Он снова и снова отлетал к стене, снова и снова отталкивался от нее, снова и снова бросался к Алексу, снова и снова нарывался на удары — чтобы опять отлететь к стене и начать все сначала.

Более того! Он и сам принялся помахивать кулаками!

Тут ошеломленные Кейт и де Лириа наконец-то очнулись от остолбенения и попытались растащить дерущихся. Герцог кошкой прыгнул на спину своего любовника и повис на нем всей тяжестью, при этом крепко обнимая его, поглаживая по груди, осыпая поцелуями голову, шею, плечи, бормоча нежные слова. А вот действия Кейта были лишены всякой нежности. Он с необыкновенной силой стиснул Алекса, а потом перехватил сзади под руки, и сколько тот ни лягался и ни брыкался, ослабить хватку здоровенного англичанина никак не мог.

— Хуан! Хорхе! Хуан! Хорхе! — только и мог, что жалобно выкликать де Лириа, но его никто не слышал.

— Уймитесь, сеньоры! — тяжелым басом приказывал Кейт. — Вы ведете себя как мужики-московиты! Если угодно свести счеты, для этого существует дуэль! Для этого есть шпаги!

Наконец-то слова его прорвались к сознанию драчунов. Они перестали рваться друг к другу и обменялись взглядами по-прежнему ненавидящими, но уже более приличествующими для двух благородных сеньоров — какими и являлись на самом деле.

— Ну что же, мне доставит огромное удовольствие пригвоздить вас к стене, сеньор лжец, — сказал Каскос. — Ваше сиятельство, не откажите распорядиться, чтобы принесли наши шпаги. Вы не возражаете, Монтойя?

— К вашим услугам, — только и ответил Алекс. На большее его просто не хватило. Боль в избитом теле — все-таки по ребру с обеих сторон ему умудрились сломать наемники императора! — и боль от еще не зажившей толком раны отнимали и дыхание, и силы. Вспышка ярости, бросившая его в драку с Каскосом, иссякала, на смену ей приходила оглушительная усталость. Он ощутил, что руки похолодели, колени подгибаются. Сможет ли он удержать шпагу, а не то владеть ею?

Ладно, как-нибудь. Авось...

Он невольно усмехнулся. В самом деле — все больше признаков своей национальной принадлежности обнаруживает Алекс Валевский, дон Хорхе Сан-Педро Монтойя в себе сегодня, все глубже ощущает свое родство с Алексеем Леонтьевым.