На столе стояла большая чугунная чернильница с крышкой и лежащими поперек перьями, рядом стоял стакан горячего чая в подстаканнике, о который следователь грел озябшие пальцы. В участке почти не топили — некому было.

— Будьте так любезны назвать ваше полное имя, — попросил Мишель, с видимым сожалением отрываясь от стакана, беря перо и макая его в чернильницу.

— Рейнгольд Осип Карлович, обер-камергер, действительный Поставщик Двора Его Величества, — торжественно, по привычке кивнув головой, сказал ювелир. Хотя не на приеме по случаю вручения ордена Святого Владимира представлялся, а в полицейском участке.

...Осип Карлович... — вывел Мишель на бумаге.

«Значит, отчество Анны — Осиповна, — автоматически и совершенно некстати, подумал он. — Анна Осиповна Рейнгольд. Если, конечно, Рейнгольд. Если она теперь не замужем...»

— В какой губернии, какого числа, года и месяца изволили родиться?..

Писал он очень быстро и аккуратно, каллиграфическим почерком, часто макая перо в чернила и выводя ровные буковки, украшенные кое-где завитушками. В день он, бывало, особенно нынче, когда писарей не хватало, исписывал до шести десятков страниц кряду! Так что привык.

Заполнив титульный лист, он перешел непосредственно к дознанию.

— Что вы имеете сообщить следствию по поводу найденных в сумке вашей дочери драгоценностей?

Ювелир занервничал и даже попытался вскочить на ноги.

— Послушайте вы!.. — крикнул он. — Аннушка не имеет к этому делу никакого касательства! Она решительно ни о чем не догадывалась! Это все я, я — один!.. Не смейте впутывать ее в это дело!

Он сжал кулаки и, казалось, хотел броситься на следователя. Но быстро взял себя в руки, сник, сел обратно на стул и уже совсем иным, просительным тоном сказал:

— Простите бога ради... Сегодня вы уже выполнили одну мою просьбу, за что я вам крайне признателен. Так выполните еще одну.

Мишель кивнул.

И повторил вопрос, сформулировав его иначе:

— Откуда эти драгоценности?

— Из царской коллекции...

Ура-патриотические настроения первых недель, когда мобилизационные пункты обступали очереди добровольцев, а толпы горожан радостно громили немецкие магазины и кондитерские, прошли, так как всем стало ясно, что на быструю победу рассчитывать не приходится. Русская армия, испытывая хроническую нехватку в снарядах, винтовках, патронах и даже сухарях, терпела поражения, отступая то на одном, то на другом фронтах, бросалась в контратаки, возвращая утраченные позиции, и тут же переходила к обороне, не имея сил развить наступление. Война принимала затяжной и отнюдь не победоносный характер.

В городах и самых дальних деревнях империи стали появляться первые безногие, безрукие, безглазые инвалиды, которые рассказывали жуткие истории про массированные артобстрелы и газовые атаки. Такой войны Россия еще не знала. И даже та, приснопамятная и позорная Японская с этой, нынешней, ни в какое сравнение не шла!

Скоро выяснилось, что, желая воевать и побеждать злого ворога, Россия, как всегда, к войне была не готова. Воевать было нечем, да, пожалуй, и некому. Регулярная армия была почти поголовно выбита в первые месяцы кампании, а призванные из деревень рекруты не знали, с какой стороны к винтовкам подступиться. Не было редкостью, когда на орудийный ствол выдавали лишь по одному снаряду на сутки, а вновь прибывшие на передовую воинские части вооружали вместо винтовок палками. Безоружных, почти сплошь необученных солдат, без всякой артиллерийской подготовки, угрозами и кулаками гнали в атаку, под немецкие пулеметы, которые резали их целыми взводами.