Изменить размер шрифта - +
Они начали неплохо, поговорили о роспуске стражи порядка, о деньгах для университетов, чтобы они учили искусству и литературе снова. Открыть снова библиотеки, театры, танцевальные залы. Но они перестали записывать планы, когда идеи стали глупыми, и Печаль заявила, что будет день пирога, и все будут присылать ей пироги.

— Ты не ела пироги, — сказала Иррис.

— Не важно. Я уже знаю, что мне понравится.

— Это мило, — признала Иррис.

— Как ты… о, конечно.

— Я старше тебя, — ухмыльнулась Иррис. — У меня было три года тортов. И тебе понравилось бы. Понравится.

Часы на стене звякнули, Иррис подняла голову.

— Мне пора. Нам нужно завтра встать очень рано.

Девушки обнялись, Иррис оставила Печаль напевать под нос, готовясь ко сну. Она умыла лицо и руки, надела ночную рубашку через голову и забралась под одеяло.

Она сделала это, веселье от Иррис увяло, страх занял его место. Завтра в это время она будет почти канцлером… Готовиться к выборам… В ответе за весь Раннон…

Адреналин выгнал ее из кровати в гардеробную. Она отодвинула в сторону плечики с черной одеждой, пока не нашла то, что искала.

В стене была дырка размером с монету, Печаль сунула туда палец, нажал, пока скрытый механизм внутри не убрал панель, открыв дверь. Через эту дверь Расмус проник в ее комнату ранее, так он и ушел после этого.

Они с Расмусом нашли дверь случайно несколько лет назад, до того, как стали больше, чем друзья. Они баловались в коридоре дипломатического крыла, нашли шкаф со старыми артефактами, что был спрятан от остального замка. Печаль потянулась к жуткой вазе в виде дельфина, но, когда попыталась поднять ее, подвинулся шкаф, открывая проход за ним.

Они прошли туда, держась за руки, двигались, пока не оказались, к их удивлению, в ее гардеробной. Они не поняли, почему так, не хотели спрашивать, чтобы проход не закрыли, хотя Печаль подозревала, что какой-то давний канцлер сделал проход, чтобы сбегать к любовницам. Их веселил проход в детстве, а потом он стал еще полезнее, когда они выросли, и все изменилось. Даже Иррис не знала о нем.

Она быстро добралась до конца, вышла в коридор, где была комната Расмуса.

Он лежал на кровати, все еще одетый, читал, когда она вошла без стука, и он удивленно поднял голову.

— Печаль?

Она сорвала ночную рубашку через голову, бросила ее, освободила волосы от короны. Расмус отложил книгу и встал.

— Печаль, что… — сказал он, но она не дала ему говорить, потянула его рубашку, развязывая шнурки и снимая через его голову. Она прильнула к его телу, теплому и живому, и ощутила в себе умиротворение, растекающееся среди дикости страха и нужды. Она толкнула его на кровать, не дав ничего сказать, и вскоре он перестал пытаться, отвечая так, как ей нужно было. Она знала где-то в глубине, что не справедлива, что должна была сказать ему, что решила, что это значило для них, но она не могла об этом думать.

Она потянулась к выдвижному ящику тумбочки у кровати, вытащила мешочек, и он забрал его у нее, высыпал содержимое в рот и разжевал, его ладони при этом гладили ее тело, его кольца холодили ее быстро нагревающуюся кожу. Он склонился поцеловать ее, его губы были горькими и зелеными, и она слизнула это. Он издал звук горлом, и она закрыла глаза, притягивая его к себе, в себя.

Ее волосы были влажными, когда они разделились, рот устал от поцелуев. Расмус свернулся вокруг нее, ладонь гладила ее спину.

— Ты в порядке? — спросил он, она кивнула ему в грудь.

— А ты? — прошептала она.

Он фыркнул над ее головой.

— Ну… полагаю, да, — она слышала улыбку в его голосе, и ей было больно.

Быстрый переход