* * *

Едва погнал Фёдор лошадь свою славную, как пришлось сбавить ход. Молодой опричник прищурил взор да устремил куда-то к склону близ кремля. На эдаком пустыре, где вразнобой торчал скверный лесной бурьян. На этом-то пустыре, укромно сокрытом от прочих глаз, и приметил Фёдор кого-то. Некий всадник спешился и что-то делал там, преклоняясь к земле, – большего видеть Басманов не мог. Подле незнакомца стояла лошадь его, привязанная к неказистенькому кривенькому дереву. Чёрт дёрнул всё разведать, оттого и погнал Басманов поглядеть, какой же работой утруждён.

Долго гадать не пришлось – то был Григорий Скуратов, а подле ног его на мягкой земле лежал грязный холщовый мешок. Малюта поднял руку да приветственно махнул Фёдору. Басманов направился к нему.

– От же славно-славно! – радостно молвил Скуратов, едва Фёдор спешился.

Юный Басманов кивнул, положа руку на сердце, да взглядом шустро окинул поклажу Гришину. Чёрные пятна просачивались сквозь грубую мешковину. Один шов разошёлся, и догадка Фёдора подтвердилась. Скуратов в сем укромном местечке не просто так прогуляться решил, а припрятывал кого-то отделанного. Фёдор уже повидал немало и всё же был застигнут врасплох и отвёл взгляд от изуродованной конечности. Сквозь разошедшийся шов корчилась рука, и не было никакой возможности с толком разобраться, где ладонь, где тыльная сторона, где какой палец али где какого недостаёт.

– Припрятать добро надобно? – спросил Басманов, оглянувшись по сторонам.

– А, это-то? Да плюнь! – молвил Григорий. – Право, плевать. Не оставлять же тварей Божьих без пищи? Пущай и растащут. Кто и приметит – то, право, и что ж? Опричники мы, ежели уже запамятовал, никто нам не указ. Сам-то ты чего тут шляешься?

– Сам же молвишь – никто нам не указ, – ответил Фёдор, разведя руками.

– От же хорош басманский сын, хорош, – Скуратов одобрительно похлопал по плечу Фёдора. – Как нынче помню, ох и рад же был батюшка твой, как сынишкою впервой похвастаться смог! Вот ей-богу, Федюш, вот те крест!

Басманов был молод, но не наивен, и нравы при дворе были ему известны. Добра была речь Малюты, право, добра, да оттого Фёдор лишь больше и насторожился. Не давая скверным думам отразиться на лице, молодой опричник добро улыбнулся и отдал поклон, положа руку на сердце.

– Не припомню я Лёшку нашего счастливей, нежели за ту попойку, – продолжал Малюта, – ни до, ни после. Оно-то и видно. Нет, право, не видел я, чтобы Лёшка так радовался другим…

На сим Малюта как бы сам себя прервал. Фёдор едва повёл бровью, прося продолжить.

– Эх, впрочем, полно! – отмахнулся Григорий, идя к своей лошади. – И без того занял тебя брехнёй своей…

На том Малюта отвязал лошадь да запрыгнул верхом. Ежели Фёдор что и хотел молвить, так речь ту б не заслышал Скуратов – резкий свист плети раздался в воздухе. На сим опричники и расстались.

* * *

– Тео, ну хоть нынче-то сыскал я тебя! – послышалось за спиной у юноши.

Басманов обернулся через плечо, снаряжая свою лошадь.

– Что стряслось? – спросил Фёдор.

– Видно, не полюбился я братии, – вздохнул немец. – Оттого всё говорят, что на дело едем правое, долг исполнять, службу нести, и как вы ещё там говорите? Да вот по сути испрашиваю, так все одно и твердят: на дело и едем.

– Черти, – коротко бросил Басманов, оглядывая через плечо Штадена опричников, что слонялись в приготовлениях к отъезду по двору.

– Ты-то хоть ведаешь, какого толка дело? – спросил немец.