С этого дня безобразный урод поклялся в непримиримой ненависти к обществу и скоро прославился такими бандитскими подвигами, в которые можно бы, пожалуй, и не поверить, если б о них не свидетельствовали официальные судебные документы.

Двадцать раз бегал Надод из острогов и тюрем Швеции, обращая в ничто все чрезвычайные предосторожности, принимаемые для того, чтобы помешать его бегству. Всякий раз его ловили опять, потому что исключительная наружность мешала ему скрыться, и снова он совершал более или менее ловкий побег.

Сначала он только крал и грабил, но в конце концов озлобился настолько, что поклялся отомстить судьям, беспрестанно его осуждавшим. И вот в одно прекрасное утро Стокгольм был взволнован ужасною вестью: Надод опять убежал из острога, и вместе с тем пять судей, заседавших в то время, как разбиралось его последнее дело, найдены были зарезанными в своих постелях.

С этого дня его никто больше не видал, но страшная рука его чувствовалась во всех дерзких кражах, грабежах и убийствах. Полиция всех государств Европы безуспешно старалась отыскать его.

Затеяв свой последний побег, Надод притворился, что у него паралич всей левой половины тела, и пролежал целый месяц, не шевеля ни левой рукой, ни ногой и ужасным образом скривив левую сторону лица. Роль свою он сыграл с таким совершенством, что тюремный врач поддался на обман и объявил, что второй удар избавит общество навсегда от опасного врага. Накануне побега Надоду было, по-видимому, особенно плохо, так что для него призвали пастора. Тут произошла интересная сцена между пастором и притворно-умирающим.

— Зачем вы пришли смущать меня в последние минуты моей жизни? — едва внятно пролепетал Надод.

— Раскайся, сын мой, — ласково отвечал пастор, — искреннее раскаяние искупает всякий грех.

— Говорят вам, убирайтесь вон! — с гневом прошептал больной. — Я вас не звал. Зачем вы пришли?

Тогда пастор попросил позволения остаться с умирающим с глазу на глаз. Начальству было доложено, и оно разрешило сторожам, не уходившим из камеры Надода ни днем, ни ночью, выйти на некоторое время.

— Сын мой, отчего ты не хочешь раскаяться? — спросил пастор, когда остался с Надодом наедине.

— Послушай, говорят тебе, убирайся! — отвечал, начиная выходить из себя, закоренелый злодей.

— Потише, Надушка, потише! — сказал пастор несколько громче. — Шпионов нет, незачем притворяться.

— Кто же ты такой? — вскричал удивленный разбойник.

— Тебе какое дело? — отвечал мнимый пастор. — Меня к тебе послали…

— Кто послал?

— Не знаю.

— Стало быть, ты шпион.

— А ты глупец.

Надод покраснел от гнева.

— Ну, ну, не сердись, — продолжал неизвестный. — Если ты считаешь меня шпионом, зачем же ты все время шевелишь левой рукой, которая у тебя будто бы в параличе?

— И то правда, — заметил сконфуженный Надод.

— Если б я был шпионом, мне бы не о чем было с тобой говорить, и я бы ушел. Но я останусь, чтобы исполнить данное мне поручение.

Неизвестный вытащил из-под рясы какой-то сверток и продолжал:

— Спрячь под постель. Тут все нужное для побега. И запомни то, что я тебе сейчас скажу, «Грабителям морей» нужен человек твоего закала.