Князь стоит у окна верхней гридни. Отсюда ему виден весь половецкий стан: он затопил полосу от крепостных стен до моря. Позади, за спиной Вячеслава, привычные вещи: полки с морскими путеводителями-периплами, книги на греческом, латинском, еврейском языках… Переводы Георгия Амортола, «Взятие Фессалоник» Иоанна Камениата.

На подставе горделиво высится терракотовая ваза с лепными узорами. Стену, облицованную зелеными плитами, украшает турий рог в серебряной оковке, с чудищами, что грызутся. На стольце, вразброс, – коробочки из моржовой кости.

Неужто все рухнет и станет добычей степи?!

Князь ссутулился, мысленно произнес слова из Псалтыря: «Не оставь, господи, без внимания стремлений моего сердца! – хрустнул белыми пальцами с перстнем в виде корабля. – Но прими нас всех и помилуй».

Вячеслав прошел из угла в угол гридни. «На чью помощь рассчитывать? – думал он. – Византийцы разбили под Херсонесом печенегов. Но Иоанн II, верно, хочет, чтобы Тмутаракань ослабла в борьбе с половцами… и Давид Строитель не пожелает с ними ссориться… Прошли времена Мстислава, когда народы гор целыми племенами стояли за нас… Слаба стала Тмутаракань, а кому охота слабому помогать. Теперь надо полагаться на свои силы.

Ну, соберет воевода пешцев да тысячи четыре младшей дружины… Наймитов – готов и греков – сот восемь. Мало… совсем мало…

Может, послать Якима к кагану, предложить богатый откуп? Обманет, проклятый, и откуп возьмет и град».

Он быстрее зашагал по гридне. Толстый персидский ковер мягко пружинил под ногами, кафтан из парчи, казалось, давил веригами плечи.

«Надобно поднять и мизинных людей… Схотят ли то светлые бояре? Собрать смыслящих, учинить совет? Иль самому решить?»

Он спустился по мраморной лестнице, прошел в соседний архиепископский двор, в палаты под шатровыми кровлями. Арсения застал в его палатной церкви.

Выслушав князя, архиепископ прикоснулся ладонью к панагии на своей груди, словно погладил на зеленом камне святого Дмитрия с мечом. Перекрестив Вячеслава, сказал:

– Да будет с тобой бог! В сече с половцами, злобой преисполненными, всяк тмутараканец – млад и стар – послужит тебе. Град будет тверд ко взятию, а я помолюсь о Русской земле.

Тревожно вскрикивают сполошные колокола, призывно трубят трубы, грохочут бубны.

Вячеслав, бледный, в окружении дружины выходит на крыльцо хором. Став под знаменем, обращается к тмутараканцам, затопившим княжий двор:

– Братие и сынове! Русские вои на всех местах мужеством честь себе пред народами получали. Поревнуйте и вы в храбрости отцам и дедам своим, не положите на себя порока и посмеяния. Лучше с честью умереть, нежели с бесчестием жить…

Ивашка и Глеб стоят в толпе рядом. Ивашка думает: «А кто батуся мово загубил?» Но тут же пришла мысль об Анне: «Как же ее половцам отдать?»

– Лучше голову сложить, нежели в стыде, разоре и полоне быть, – слышался голос князя, – перебьют вражины и сосущих молоко…

Тишина стоит такая, что долетают крики чаек над заливом.

– На краю земли мы Русской, щит ее и надежда… О стены черствые града нашего разобьются вражьи волны… Примем славу, а от Христа небесные венцы, от людей похвалу…

«И батусь бы защищал Тмутаракань. Хоть и полно здесь злыдней, а все ж отчина», – решил Ивашка и шепнул Глебу:

– Станем на защиту?

Глеб кивнул головой:

– Станем.

Неторопливо, могуче зазвонил соборный колокол Буревой, тоже звал на стены.

Оружие раздавали на торгу, у церкви Параскевы Пятницы, возле собора и училищной избы, на Глебовской улице.